– А могу я узнать, почему здесь оказались вы? – спросила Жюстина у Евы и Мунина. – И где ваш товарищ? Я привыкла видеть вас втроём.
Вейнтрауб снова заговорил первым, давая парочке понять, что пока не стоит рассказывать Жюстине про гибель Салтаханова.
– Ваши друзья – тоже мои гости, мадам де Габриак. Мы решили забыть старые обиды и кое в чём посотрудничать. Проявите немного терпения: завтрашний день даст ответы на все вопросы. Что же касается мистера Одинцова, он мне напоминает кошку Шрёдингера, которая жива и мертва одновременно…
– Кот Шрёдингера, – поправил старика Мунин. – Кот, а не кошка.
Вейнтрауб хмыкнул.
– Видите ли, молодой человек, Эрвин Шрёдингер дружил с моим отцом, и я имел удовольствие видеть его ещё в детстве. Правда, из-за нацистов он уехал из Берлина и преподавал в Оксфорде, но после войны вернулся в Австрию. Я встречал его там несколько раз. Поверьте, Шрёдингер говорил именно про кошку. В английском языке никакой разницы, но в немецком… Вы знаете немецкий?
– Нет. – Мунин смутился. – Просто кот Шрёдингера – это популярный мем в социальных сетях…
– Гуманитарии любят шутить про то, в чём не разбираются. Лишь бы звучало по-умному, – язвительно вставила Ева.
Жюстина приподнялась на локте и посмотрела на мужчин.
– Кот или кошка – это принципиально?.. Простите, но я не пользуюсь социальными сетями и не слышала про Шрёдингера. Можете объяснить, какое отношение всё это имеет к Одинцову?
– С удовольствием, – сказал Вейнтрауб. – Шрёдингер занимался квантовой физикой и предложил такой мысленный эксперимент. Представьте себе железный ящик, в который на час посадили кошку. Ящик заминирован ампулой с ядом. Взрывателем служит радиоактивный атом. В течение часа он может распасться, а может не распасться. Пятьдесят на пятьдесят. Если атом не распадётся, мина останется неактивной и кошка будет жить. Если атом распадётся, мина сработает и выбросит в ящик яд из ампулы. Тогда кошка сдохнет.
– Ужас какой. – Жюстина передёрнула плечами, а старик продолжал:
– Смысл в том, что пока ящик закрыт, вы не знаете, распался атом или нет. Вы не видите кошку и не знаете, жива она или сдохла. Это выяснится через час. А до того, как вы заглянули в ящик, бедная кошка для вас одновременно жива и мертва. Как говорил Шрёдингер, размазана в равных долях между жизнью и смертью. Пятьдесят на пятьдесят.
– То есть всё-таки нет разницы, кот или кошка, – деловито заметил Мунин. – Вопрос только в том, сдохнет или не сдохнет. Поэтому любая шутка про кота Шрёдингера смешная и несмешная одновременно.
– Ужас какой, – повторила Жюстина. В отличие от Мунина, она выросла в загородном доме бабушки среди всевозможной живности; отравленная кошка не казалась ей смешной ни в коем случае.
– Смотрите на это проще, мадам, – посоветовал Вейнтрауб. – Думайте про атом, а не про кошку. Мы обсуждаем всего лишь фантазию. Так в квантовой физике иллюстрируют состояние неопределённости. Атом то ли распался, то ли нет, но пока никто его не видит, он как бы находится в обоих состояниях сразу. Это называется суперпозиция.
– Одинцов жив, и ваши аналогии неуместны, – твёрдо заявила Ева, недовольная сравнением её мужчины с кошкой в заминированном ящике.
Мунин хохотнул:
– Ещё как жив! Я ему недавно звонил. Он в отпуске. Загорает, купается… Почти как мы тут.
– Охотно разделил бы ваш оптимизм, но тяга мистера Одинцова к опасным приключениям постоянно создаёт суперпозицию. – Продолжая говорить и покряхтывая, старик начал неторопливо подниматься из шезлонга. – Мы все успели достаточно хорошо его узнать. В отсутствие наблюдателя Одинцов жив и мёртв одновременно, пятьдесят на пятьдесят… Прости, не думал, что тебя это так заденет, – добавил он, заметив сердито сдвинутые брови Евы. – Я только хотел сказать, что все мы были бы рады поскорее увидеть нашего друга живым и здоровым. Мадам де Габриак, я прав?.. И вы, – он кивнул Мунину, – когда в следующий раз будете говорить с мистером Одинцовым, напомните ему, пожалуйста, про моё приглашение.
Вейнтрауб ушёл переодеваться к ужину, женщины скользнули в бассейн, а Мунин дозвонился до Одинцова.
– Знаете, кто ещё прилетел? Ни за что не догадаетесь. Жюстина! – сказал он. – И вас тоже старик очень хочет видеть. Но не говорит, зачем. Говорит, завтра мы всё поймём.
– И то правда, утро вечера мудренее, – ответил Одинцов. – Старших надо слушать. Выспись хорошенько.
Мунин и Жюстина ещё не привыкли к американскому времени. После ужина с вином их одолела зевота; Ева без компьютера не могла ни сама покопаться в документах, ни показать их Мунину, поэтому довольно рано все разошлись по спальням…
…а на следующее утро Одинцов позвонил Еве и сказал:
– Раз вы уже у Вейнтрауба и он так меня ждёт, пусть поможет быстрее до вас добраться. Я в Сан-Диего.
– Как в Сан-Диего?! – ахнула Ева. – Почему?
– Соскучился.
– Миленький мой… Тут же самолётов полно, подожди минутку, я посмотрю, когда ближайший рейс…
– Самолётом никак, у меня с документами не всё в порядке. Угонять машину без особой нужды тоже не хотелось бы, а на товарняках и автобусах я ещё двое суток до Майами пилить буду.
– Кошка Шрёдингера, – горестно вздохнула Ева, и Одинцов не понял:
– Что?
– Ничего-ничего, я побежала к старику!
В Сан-Диего у Вейнтрауба нашёлся доверенный порученец. Меньше чем через час на лимузине с тонированными стёклами он подобрал Одинцова у водохранилища Свитуотер и доставил в гигантский ангар на частном аэродроме. Там наготове уже стоял небольшой самолёт, похожий на красивую хищную рыбу: Вейнтрауб нанял для единственного пассажира десятиместный суперлюксовый бизнес-джет Gulfstream G550.
В перелёте с Западного побережья Штатов на Восточное Одинцов не терял времени. Первым делом он принял душ и окончательно привёл себя в порядок. Ссадину на скуле удалось заклеить силиконовым пластырем так, что её почти не было видно. Затем пришло время хирургической операции.
По пути в аэропорт Одинцов немного покомандовал порученцем Вейнтрауба и распорядился снабдить себя всем необходимым. Он рассудил, что не стоит рисковать и лишних несколько часов мириться с металлом в левом предплечье: только заражения крови сейчас не хватало.
Салон самолёта, отделанный кожей и деревом, был выдержан в бежевых тонах и сиял идеальной чистотой. Не запачкать бы, подумал Одинцов. Он велел стюарду не появляться до тех пор, пока сам не позовёт; застелил стол стерильными салфетками, разложил на них инструменты и принялся за дело. Дезинфекция, противовоспалительный укол, местная анестезия… Одинцов давно не практиковался, а действовать приходилось одной рукой, но операция не представляла особой сложности, так что после получасовой возни из мышц были выковыряны четыре омеднённых картечины. Похоже, они срикошетили от бронежилета: окровавленные шарики сплющились, хотя кость не задели. Одинцов старался бережно обходиться со своими ранами, поэтому крови потерял немного. Удовлетворившись работой, он сделал аккуратную тугую повязку, прибрал на столе и вызвал стюарда.
