– Или, я бы сказал, нет ничего материального, что представляло бы ценность, – оговорился Мунин. – Зато есть нематериальное! Уж чего-чего, а духовных ценностей там хватает. Ценностей, мудростей и всевозможных сакральных знаний.
Ева с сомнением посмотрела на историка:
– Блюмкин купил сакральные знания?
– Ну да. Знания, информацию, что-то такое. Может быть, документы и небольшие предметы, но убили его всё же за информацию… Ага, убили, – повторил Мунин в ответ на удивлённый взгляд Евы. – Обычно пишут, что расстреляли, но до расстрела по суду, насколько я помню, Блюмкину дожить не удалось. Это было в конце двадцать девятого года. Он возвращался из Тибета кружным путём, через Кипр, чтобы замести следы. И там встретился с Троцким, у которого когда-то служил начальником охраны. Ты же знаешь, кто такой Троцкий?.. Ну вот. Троцкий тогда уже враждовал со Сталиным; его выслали из России, но ещё не убили. А главное, – Мунин многозначительно воткнул указательный палец в ярко-голубое небо над Майами-Бич, – Блюмкин то ли по дороге, то ли уже в Москве продал тибетские секреты немцам. За два с половиной миллиона баксов тогдашними деньгами.
– Вау! – сказала Ева. – Это правда?
Вместо ответа Мунин раскрыл свой макбук и показал копию акта, которого не было в документах Салтаханова: старший уполномоченный ОГПУ товарищ Черток изъял при обыске на квартире Блюмкина и передал Наркомату финансов СССР два миллиона четыреста сорок тысяч долларов…
– Вау! – снова сказала Ева. – Но как ты знаешь, что это деньги немцев? Как ты знаешь, за что они заплатили? И где был Зубакин?
Историк вздохнул.
– Тоже торопишься… Отвечаю. Блюмкин сам не скрывал, что это немецкие деньги. К тому же такую колоссальную сумму гепеушники наверняка проверили, она же не из воздуха появилась в Москве, как-то её ввезли… Да, сумма колоссальная, но продавать Блюмкину было нечего – кроме тибетской информации. Вероятно, это было какое-то знание, которое он там получил. Сакральное знание. Информация, добытая в поездке на Тибет. А Зубакин… Зубакина в том же двадцать девятом году сослали в Архангельск, это на севере России. Сослали, но не забыли.
Вспомнить о Зубакине гепеушникам пришлось в течение ближайших пары лет. Дело в том, что после смерти Блюмкина весь парапсихологический отдел ОГПУ основательно почистили.
– А проще говоря, многих расстреляли, – пояснил Мунин. – Пиф-паф… Такое было время. Не вегетарианское. Расстреляли тех, кто слишком много знал. Не только оперативных сотрудников, но и научных. Алхимика графа Толстого в том числе. Потом спохватились: кто же продолжит исследования? Специалистов и раньше было – по пальцам пересчитать. Большинство из них погибли ещё в Гражданскую или оказались за границей. А теперь оставшихся, вместо того чтобы беречь, как зеницу ока, поставили к стенке…
– Когда из инструментов у тебя только молоток, любая проблема выглядит гвоздём, – по-английски сказала Ева, и Мунин согласился, продолжая по-русски:
– Вот именно. На допросах Блюмкин говорил, что тибетские монахи передали ему какие-то предсказания и военные технологии древних цивилизаций. У немцев потом действительно всплывало что-то такое, но я думаю, Блюмкин всё-таки большей частью врал. Он привёз именно алхимическую информацию, которой не хватало Толстому. Но при этом знал, что советское руководство очень интересуется оружием. Поэтому Блюмкин рассчитывал, что ему сохранят жизнь. А настоящую тайну, как говорится, унёс с собой в могилу…
Ева улыбнулась и напомнила:
– Зубакин!
– Да помню я! – ответил Мунин. – Зубакина вызвали из-под Архангельска в Москву в тридцать втором году. Видно, у гепеушных алхимиков уже совсем плохо шли дела…
Его речь прервал своим появлением Одинцов, который вылез из бассейна, пришлёпал босыми ногами к товарищам и сказал Мунину:
– Прости, я тут глупостей наговорил… Ну, бывает. Голову напекло, наверное. Освежиться надо было.
– А теперь? – строго спросил историк, глядя на него снизу вверх.
– Теперь всё в порядке. Буду молчать, – пообещал Одинцов, и Ева благосклонным жестом указала ему на шезлонг, позволяя присоединиться к компании.
– Мы наконец пришли к Зубакину, – сказала она.
– На мой взгляд, надо знать предысторию, – заявил Мунин. – У любого события есть причины и есть последствия. Что мы имеем? В секретном отделе ОГПУ работали алхимики. У них накопились проблемы, с которыми надо было срочно разбираться. Огромные деньги потрачены, специалисты уничтожены, результатов нет, несколько лет работы коту под хвост – за это уже руководители самого высокого ранга могли ответить головой и повторить путь Блюмкина с Толстым…
Историк предложил свои соображения. Во-первых, Зубакина взяли для решения каких-то конкретных задач, а не для свободного творчества. Взяли не от хорошей жизни и не из любви к науке. Просто он был подготовлен лучше, чем кто-либо, знал учёных нужного профиля и мог собрать дееспособную команду. Во-вторых, Зубакин, как и Толстой, близко познакомился с советскими тюрьмами и лагерями. Поэтому в ОГПУ не сомневались, что он станет работать по-настоящему, а не шаляй-валяй. Кому охота снова гнить в лагере? И в-третьих, Блюмкин всё-таки продал немцам что-то исключительно важное, судя по цене. С тех пор немцы не сидели сложа руки, но никто не знал, чем они занимаются и насколько далеко смогли продвинуться.
– Давайте не забывать, – говорил историк, – что Германия между мировыми войнами оставалась частью Европы. Значит, немцам было гораздо проще работать, чем их советским коллегам в изолированной России…
Не только Мунин с его кругозором, но и Одинцов с Евой из документов Салтаханова примерно представляли себе дальнейший ход событий.
В 1932 году Зубакина приняли на службу в ОГПУ и ввели в курс дела. В начале 1933 года была создана алхимическая группа «Андроген» под его руководством. Штат научных сотрудников Зубакин подобрал самостоятельно. Все учёные, как и он, дали присягу и подписку о неразглашении государственной тайны.
Для работы Зубакин выбрал подмосковный посёлок Красково недалеко от Люберец. Место тихое, но столица рядом, и к тому же в распоряжении научной группы был автомобиль. Машина по тем временам – редкость и роскошь, мало кому доступная. Особенно машина из спецгаража ОГПУ с шофёрами-гепеушниками, дежурившими наготове круглые сутки. Жилища учёных и лаборатории разместились в просторном двухэтажном особняке. Территорию дачи патрулировала вооружённая охрана.
Через год ОГПУ превратилось в Главное управление государственной безопасности, и формальным руководителем группы «Андроген» в 1934-м стал капитан госбезопасности Савельев. Он именовал себя в документах академиком, чтобы по статусу превосходить профессора Зубакина и его сотрудников. Савельев делал доклады о результатах исследований, но работу вели не погоны, а настоящие учёные на красковской спецдаче № 18.
– Дачники… Прямо как мы тут, – заметил Одинцов. – Только у нас океан под боком и Вейнтрауб вместо Отца Народов.
