– Отец Народов – это Сталин? – догадалась Ева. На неё, как и на коллег, сильное впечатление произвёл документ на бланке с заголовком «Всесоюзная Коммунистическая Партия (большевиков). Центральный Комитет».
30 декабря 1934 г.
О группе тов. Савельева
ЦК ВКП (б), заслушав доклад тов. Савельева о работе его направления, считает перспективным развитие таких научных исследований.
Учитывая пожелания тов. Савельева, ЦК постановляет:
1. Передать в хоз. пользование НКВД СССР дачный комплекс на ст. Мамонтовка для размещения группы тов. Савельева.
2. НКВД принять на баланс имущество дачного комплекса и осуществить перемещение группы научных работников до конца 1935 года.
3. Закрепить за группой представителя ЦК тов. Миненкова.
4. НКВД и Наркомфину разрешить организовать передачу в научных целях необходимого объема, для постановки опытов золота и серебра высшей пробы и других редких минералов в распоряжение тов. Савельева.
Секретарь ЦК – СТАЛИН
С ростом успехов росла и группа; лабораторий становилось больше, «Андрогену» пришлось переезжать…
– …а прикомандированный сотрудник ЦК партии – это как сейчас человек из администрации президента, – пояснил для коллег Одинцов. – Тем более прикомандированный лично Сталиным. Очень круто.
Ещё круче выглядели документы о том, что золото и серебро высшей пробы Зубакину отправлял главный комиссар госбезопасности Генрих Ягóда, и счёт драгоценным металлам шёл на десятки килограммов. Общий список того, что требовалось учёным, занимал многие листы; на потеху коллегам Ева читала его вслух, запинаясь и забавно коверкая слова:
– Серный колчедан, трёхсернистый мышьяк, мёд… Мёд?!.. Пирит сурьмяного железа, ртуть, тартрат калия, свежеспиленный дуб, стекло, кислота серная, кислота соляная, кислота плавиковая… Боже, конский навоз! Это же… я правильно понимаю? Но зачем?
– Алхимия, – глубокомысленно сказал Одинцов.
Смущало то, что в документах Салтаханова не были строго сформулированы цели, которые преследовала группа «Андроген». Исследователи работали во многих направлениях. Возможно, учёные пытались повторить успешные опыты Толстого по созданию алмазов из углерода. Только и об этом файлы умалчивали, поэтому Мунин как историк решительно возражал против таких предположений.
– Но ведь и про Урим и Туммим здесь ничего не сказано, и про Ковчег Завета, – пожимал плечами Одинцов. – А Вейнтрауб говорит, что есть какая-то связь…
– До тех пор, пока я не увижу эту связь в документах, мы не станем принимать никаких сомнительных версий, – безапелляционно заявил Мунин, и с ним пришлось согласиться.
Часть листов покрывали алхимические символы – расшифровать их троица даже не пыталась. Выкладки делал Зубакин: формулы были написаны его почерком и подписаны его именем внизу каждой страницы. Эти выкладки предваряли семистраничный документ с описанием сложного физико-химического процесса длительностью в несколько месяцев – с выпариванием, высушиванием, нагреванием в отсутствие воздуха, травлением кислотами… Документ имел внушительное название: «Примерный план последовательности проведения опытов по алхимии для получения лабораторным способом так называемого Философского камня».
Ева много лет сотрудничала с орденом розенкрейцеров и знала, о чём речь. Мунину и Одинцову тоже не составило труда узнать, что в древней алхимической традиции Философским камнем назывался особый катализатор. Он позволял в лабораторных условиях синтезировать средство для исцеления от всех болезней и обеспечения долголетия.
– Это вроде как эликсир вечной молодости, – сказал Одинцов.
– Вечной жизни, – поправила Ева, а Мунин обратил внимание товарищей на формулировку:
– Здесь сказано про план последовательности опытов. Причём примерной последовательности, а не точной. И всё. Мы не знаем, удалось ли Зубакину получить Философский камень. И тем более не знаем, удалось ли с его помощью изготовить эликсир.
– А может такое быть, что Философский камень – это Урим и Туммим? – вдруг спросил Одинцов. – Если Вейнтрауб не ошибся, и Зубакин как-то связан с тайной Ковчега…
Мунин глянул на него снисходительно.
– Урим и Туммим – это два камня, – сказал он. – А здесь говорится об одном.
– Урим и Туммим – это один камень, – заявила Ева.
– Тебе тоже голову напекло? – участливо поинтересовался Одинцов. – Сходи в бассейн, остынь… Вейнтрауб нам два камня показывал. Белый и чёрный.
Ева была непреклонна:
– Это один камень. То есть два одинаковых камня. – Она пояснила свою мысль: – Это математика. Очень просто. Ковчег мог сказать на вопрос да, мог сказать нет и мог вообще не сказать. Помните?
Мунин с готовностью процитировал Первую книгу пророка Самуила, стих из которой был в буклетике про камни:
– И сказал Саул: Господи, Боже Израилев! Почему не дашь Ты сегодня ответа своим слугам? Если вина на мне, дай Урим, а если вина на Твоем народе Израиля, дай Туммим…
– Абсолютно, – кивнула Ева. – Ты спрашиваешь Всевышнего через Ковчег. У тебя на груди карман. Там два камня. Ты сунул руку. Вынул Урим – ответ да. Вынул Туммим – ответ нет. А как будет, если нет ответа?
– Как? – двойным эхом откликнулись Одинцов и Мунин.
– Это ещё не всё, – говорила Ева.
На камнях есть гравировка. Значит, тот, кто вынимает камни, может нащупать надпись и вытащить камень по своему усмотрению. Чтобы исключить влияние на жребий, камни надо бросать на глазах у всех, а не вытаскивать.
– Урим и Туммим одинаковые, – говорила Ева. – Одна сторона белая, другая чёрная. Ты бросил камни. Лежат два белых – это Урим. Значит, да. Лежат два чёрных – Туммим. Значит, нет…
– …а если выпали чёрный и белый, значит, нет ответа! – закончил восхищённый Мунин. – Точно! Почему я сразу не догадался?
Одинцов подвигал полуседой бровью и задумчиво произнёс:
– Вообще говоря, ничто не мешает Философскому камню быть и катализатором, и таким вот… камнем для жребия.
– Опять фантазии, – заявил историк. – Другое дело, что для идеальной чистоты жребия Урим и Туммим должны быть одинаковыми с идеальной точностью. Не крашеными или склеенными из двух разноцветных половинок, а одинаковыми буквально до атомов… И ещё ведь у них должны быть какие-то специальные свойства, чтобы взаимодействовать с Ковчегом. Значит, их надо синтезировать абсолютно идентичным образом… Ева, кто-нибудь говорил тебе, что ты гений?
– Я говорил, – сказал Одинцов. – Она мне по утрам гениально яичницу жарила. И между прочим, про то, что Философский камень Зубакина – это Урим и Туммим, первым тоже сказал я… Давайте ещё разок искупаемся, а то за стол скоро.
Троица отправилась в воду, и Одинцов снова улучил возможность, чтобы коротко рассказать Еве свой план связи с Борисом.
