– Кроме того, – говорила Ева, – по мере обретения новых знаний в существе каждого адепта ордена совершается алхимическая трансмутация. Поэтому «росой» могут быть названы тончайшие субстанции, которые выделяет наша эндокринная система…
Одинцов откликнулся на это детским английским стишком.
– Может, дождик. Может, снег. Может, да, а может, нет, – сказал он, имея в виду невозможность понять, о чём писал Зубакин. Снова упрекнуть его за ёрничество никто не успел, потому что от дома к бассейну необычно быстрым шагом приблизился Штерн.
– Леди и джентльмены, – обратился он ко всей компании, – прошу вас перейти в ваши апартаменты и до моего сигнала их не покидать.
– А что случилось? – спросила Жюстина.
– С мистером Вейнтраубом нехорошо. Сюда едут парамедики и полиция. Поспешите, пожалуйста, сейчас им ни к чему вас видеть.
Издалека уже слышалось завывание сирен. Гости в сопровождении Штерна ушли в дом.
– Доигрался? – прошипела Ева, свирепо зыркнув на Одинцова.
– Старику сто лет в обед, – пробурчал Одинцов. – И он сам говорил, что уже несколько дней на нервах. Я-то здесь при чём?
Жюстина рассудительно заметила:
– Если вызвали парамедиков, а не кóронера, всё не так плохо.
– Коронер – это кто? – спросил Мунин.
– Эксперт, который выясняет причину скоропостижной смерти, – объяснила экс-президент Интерпола.
Коронер появился через полчаса.
За ужином старик пообещал своим гостям, что следующее утро станет началом новой увлекательной жизни. Новая жизнь ещё до полуночи началась у всех обитателей виллы.
К этому времени по информационным агентствам разлетелся пресс-релиз о том, что главой только что созданного Фонда Вейнтрауба стала экс-президент Интерпола мадам де Габриак. Её мобильный номер чудесным образом тут же стал известен пронырам-журналистам – как и частный адрес электронной почты. Телефон не замолкал, сообщая о всё новых звонках и письмах, поэтому вскоре Жюстина его выключила.
Мунин, придя к себе, плюхнулся в кресло, поставил на колени макбук и пытался работать. Но мысли возвращались к Вейнтраубу, работа не клеилась, а вскоре историка сморил здоровый молодой сон.
Сердитая и расстроенная Ева не пустила к себе Одинцова: эту ночь они провели порознь, каждый в своих апартаментах.
Одинцов завалился на кровать поверх покрывала, не раздеваясь. Он видел в окно чёрный фургон коронера, и теперь было о чём подумать в полумраке спальни под едва слышное щёлканье чёток. Особняк Вейнтрауба после смерти владельца стал опасным местом. Коронер и полиция обязательно поинтересуются всеми здешними обитателями. У Евы с Муниным и тем более у Жюстины вряд ли возникнут проблемы, зато нелегала Одинцова наверняка ждут неприятности.
Он прикинул, не пуститься ли в бега прямо сейчас, не дожидаясь утра, но решил не рисковать. Выйти обычным порядком нельзя – значит, придётся уходить либо через ограду, либо по воде. Служба безопасности Вейнтрауба выглядит профессионально, и в экстренных ситуациях число охранников принято увеличивать. Вдобавок у охранников есть собаки, с которыми в ночи лучше не схватываться, – как, впрочем, и днём. Пистолет, отнятый у мексиканских бандитов, Одинцов применить не может: стрельба исключена. У дома и на территории пасутся полицейские; вполне вероятно, что снаружи – на проезде, ведущем к вилле, и в акватории залива – караулят их коллеги. В Штатах, да и где угодно, внезапная смерть человека уровня Вейнтрауба – событие из ряда вон, и у Одинцова не было желания выяснять, как действуют американцы в подобных случаях.
Одинцов знал: если появится задача – любой ценой покинуть виллу, – он эту задачу выполнит. Его не смущал шум при прорыве или возможные жертвы. Одинцов притаился только для того, чтобы не привлекать излишнего внимания к своим товарищам. Российской полицией можно было пренебречь, но Еве всё ещё угрожали неизвестные убийцы Салтаханова. Как выбраться из Штатов и снова жить легальной жизнью, Одинцов собирался решить позже. А сейчас троице предстояло расторгнуть контракт с Вейнтраубом. Им открыты многие тайны, но заказчик мёртв, договор устный – о нём известно только Штерну и Жюстине; по счастью, документы о работе в Фонде не подписаны… С виду всё просто, думал Одинцов, только решение заодно с ним должны принять Ева и Мунин, и сделать это надо с самого утра.
Ни свет ни заря все уже были на ногах и, когда в начале восьмого их по внутренним телефонам обзвонил Штерн, быстро собрались в столовой. По пути каждый заметил, что зеркала занавешены тонкой траурной кисеёй. В гостиной у напольных часов замер маятник: неподвижные стрелки показывали время смерти Вейнтрауба.
Четверо гостей сели за длинный стол в привычном порядке: по одну сторону Ева с Одинцовым, по другую – Жюстина с Муниным. Они старались не смотреть на хозяйское средневековое кресло с высокой спинкой, которое стояло во главе стола. Спинку обтягивала тёмно-зелёная кожа, закреплённая блестящими бронзовыми шляпками гвоздей. Раньше кресло выглядело музейным экспонатом – теперь оно действительно превратилось в музейный экспонат.
Отчего-то стол не был сервирован для завтрака: на крахмальной скатерти стояли только хрустальные бокалы и кувшины с водой под ювелирными серебряными крышками. Кельнеры тоже не появились. Одинцов и Мунин в тягостной тишине налили всем воды. Молчание нарушила Жюстина.
– Он говорил, что многому научился у Рокфеллеров, – сказала она, и все поняли, о ком речь. – Рассказывал, как самый первый Рокфеллер мечтал прожить сто лет и заработать сто тысяч долларов, а заработал больше миллиарда, но прожил только девяносто семь лет…
– Не все мечты сбываются, – сказал Одинцов.
– Прекрати! – крикнула Ева, и в глазах её блеснули слёзы. – Хельмут умер из-за тебя!
Больше никто ничего сказать не успел: Штерн снова появился вовремя.
– Прошу прощения, что заставил ждать. – С этими словами он сел в конце стола, напротив кресла Вейнтрауба, и положил слева от себя толстую папку тиснёной кожи. – У нас мало времени. После завтрака приедет коронер. Вчера печальные формальности затянулись, и он по моей просьбе не стал тревожить вас посреди ночи. Однако сегодня вам предстоит с ним пообщаться. Я уже ответил на основные вопросы. Ради памяти мистера Вейнтрауба и наших общих интересов хотелось бы, чтобы ваши ответы не расходились с моими.
Голос Штерна, обычно игравший бархатными тонами, сейчас звучал глухо. Костюм на секретаре, как всегда, сидел безукоризненно; идеальная белая рубашка хрустела, запонки сияли платиной и галстук соответствовал платку в нагрудном кармане, но видно было, как осунулось лицо Штерна. Он обвёл гостей пристальным взглядом красных глаз, которые выдавали бессонную ночь; раскрыл папку, вынул оттуда пачку сброшюрованных листов и продолжал:
– Мистер Вейнтрауб в последние годы редко принимал гостей, тем более на столь продолжительный срок. Я представил вас коронеру и полиции сотрудниками Фонда Вейнтрауба. Это оправдывает ваше долгое пребывание в доме. Мадам де Габриак со вчерашнего дня директор Фонда, она подписала контракт. А вы, – Штерн посмотрел на троицу из-под набрякших век, – лишь обсудили такую возможность. Прошу вас тоже поставить свои подписи.
