33. Про индейцев, деревья и вендетту
Одинцов начал закачивать видео в смартфон уже по пути от бара к лифту.
– Этот перчик может в любой момент передумать, – объяснил он компаньонам, имея в виду Бориса. – Захлопнет снова калитку, сменит пароль – и пиши пропало. Второй раз номер уже не пройдёт.
– Перчик… Зачем ты так? – вступилась Ева за бывшего мужа.
– Всё правильно! – громко сказал Мунин. – Расслабляться нельзя. Кругом враги.
Одинцов удивлённо глянул на историка.
– Ого! Конрад Карлович-то у нас времени даром не терял… Ева, ты чем его поила?
– Я сам! – оскорбился Мунин, а Ева вздохнула:
– Апероль спритц, ром-кола и виски.
– Кучеряво живёте, – заметил Одинцов. – Даже на минуту не оставить… Хотя насчёт врагов мысль правильная. Сколько народу было в баре?
– Человек двадцать, наверное, – предположил Мунин.
– Двадцать пять? – спросила Ева.
– Молодцы. Одновременно самое большее двадцать два, не считая бармена, официантку, Бориса, охранников и нас троих. Ещё семь человек входили-выходили… Короче говоря, целый взвод не-пойми-кого. И думается мне, что некоторые пришли по делу.
Одинцов поделился соображениями насчёт слежки за Борисом, а закончил моралью:
– Если там был детектив от Вейнтрауба, он сольёт информацию Штерну, проблемы никакой. Но если там был хоть один из ребят, которым нужен Борис, можете не сомневаться: наши портреты уже ушли, куда надо. Поэтому расслабляться точно нельзя.
Водитель подогнал машину к выходу из «Краун Плазы», встретил троицу и повёз в Яффо. Раз-другой Одинцов поглядел на дисплей смартфона – загрузилось ли видео – и убрал гаджет в карман со словами:
– Это как чайник. Если поставить его на плиту и смотреть, он вообще никогда не закипит.
Аналогия не произвела впечатления на Еву и Мунина, которые привыкли к электрическим чайникам.
– Понятно, – проворчал Одинцов. – Разрыв поколений и культур… Ну, а про искусственный интеллект какие мысли? Его же вроде используют, чтобы расшифровать скрижали…
Ева коротко пересказала то, что недавно говорила Вейнтраубу. В распоряжении исследователей Ковчега действительно есть колоссальные вычислительные возможности, но учёные пока заняты отладкой программы. Сперва надо уточнить, в каком направлении вести расчёты, иначе с их объёмом не справится никакой компьютер.
– Ага! – торжествовал Одинцов. – Значит, всё-таки прав старый Мэй, а не твой Борис. Компьютеру до человеческих мозгов – как до Пекина пешком.
Ева снова почувствовала себя уязвлённой.
– Хватит уже ревновать, – сказала она. – Борис имел в виду совсем другое. Искусственный интеллект ещё молодой. Он многое не умеет. Как ребёнок. Ребёнка тоже надо учить. А когда он вырастет – станет умнее своих учителей… Мы говорим компьютеру: расшифруй надписи на скрижалях. А что мы имеем в виду? Сами пока точно не поняли. Борис говорил про шахматы. Там есть правила. Здесь правил нет. Вернее, есть, но мы их ещё не знаем. Когда узнаем, расскажем компьютеру, и дальше будет как с шахматами.
Мунин с переднего сиденья обернулся к Еве:
– Ты не сердись, но я тоже за Мэя, а не за Бориса. Он очень правильно сказал про разницу между сущностью машины и человека. Машина думает… о’кей, не думает, а просчитывает любой процесс во всех возможных направлениях. Они для неё все одинаковые, ей всё равно. А человек интуитивно определяет, в какую сторону надо думать и считать. Объём работы получается несоизмеримо меньше, а эффект – намного больше… Вы про Юрия Кнорозова слышали когда-нибудь? Он язык майя расшифровал.
Странноватая фамилия собеседникам ничего не говорила, но при упоминании майя Одинцов оживился – он всего неделю назад побывал в городе древних индейцев, – а историк для начала разговора польстил своим товарищам:
– Франсуа Шампольона вы точно знаете. Он расшифровал египетские иероглифы. Но там задача была проще: сопоставить одну и ту же надпись на трёх языках, один из которых – всем известный древнегреческий. А здесь – три рукописи на одном языке. Непонятные знаки, то ли иероглифы, то ли нет, которые даже сравнить не с чем…
Кнорозов принялся за дело студентом, в сорок пятом году, когда ещё шла Вторая мировая война. К этому времени учёные бились над загадочными индейскими текстами двести лет – без какого-либо заметного результата. Один из самых известных исследователей, который потратил на это всю жизнь, под конец отчаялся и вынес вердикт: «Расшифровка письменности майя – нерешаемая задача».
– Кнорозов считал иначе, – говорил Мунин. – По его мнению, то, что создал один человеческий ум, обязательно может быть разгадано другим. А значит, все подобные задачи – решаемы!
Очень по-израильски размахивая руками и едва не задевая водителя, Мунин рассказывал, как после института Кнорозов переехал из Москвы в Ленинград и стал жить в чулане при Этнографическом музее. Официально он изучал шаманизм, неофициально – выбивал пыль из туркменских ковров, а в реальности занимался расшифровкой письменности майя.
Десять лет молодой историк, брошенный на произвол судьбы, в одиночку делал работу, с которой за двести лет не справились многочисленные научные группы. Он переводил со староиспанского на русский книгу первого епископа Юкатана. Высчитывал, какое у индейцев было письмо – слоговое или алфавитное. Разбирался, где какой текст был найден. Сопоставлял почерк разных писцов и унифицировал шрифты. Комбинировал отдельные знаки в понятия и составлял из них осмысленные фразы…
Отечественные и зарубежные коллеги не вылезали из экспедиций в Южную Америку, а Кнорозов оставался за «железным занавесом» и даже из комнаты своей выходил редко. Но именно он сумел решить задачу, которая считалась нерешаемой.
– Открытие лежало на стыке истории с археологией и филологией, – сказал Мунин. – Добрые люди помогли Кнорозову оформить диссертацию на историческую тему. Когда защита была, знаете, сколько длился доклад?.. Три с половиной минуты! Потому что академики уже всё прочли, обалдели совершенно и засчитали кандидатскую диссертацию как докторскую…
– И ты, получается, решил двинуть по его стопам вместо того, чтобы в Михайловском замке бумажки перебирать, – подвёл итог Одинцов.
Лицо Мунина расплылось в улыбке:
– Ага! Подумал: чем я хуже Кнорозова? И тоже стал искать какую-нибудь нерешаемую задачу, чтобы решить. Смотрел, кто чем занят; прибился к розенкрейцерам, они мне для разминки подкинули Ивана Грозного с Петром Первым, – а дальше вы знаете, мы же Ковчег вместе искали… Я что хочу сказать? Кнорозову компьютер здорово пригодился бы. Только сперва он сам сообразил, в какую сторону надо думать. Использовал человеческие мозги. Искусственный интеллект мог выполнить за него рутинную работу. И заняла бы она не десять лет, а пять. Или вообще год… Но идею для компьютера всё равно придумывает человек.
