Компаньоны подчинились без охоты, но вскоре Мунин уже рассуждал о том, что Зубакина взяли на службу в секретный отдел НКВД, когда была получена информация с Тибета, и её пытались объединить с разработками графа Толстого, последнего придворного алхимика Российской империи.
– А там явно было что-то такое… умом не постижимое, – говорил Мунин. – Потому что не Толстой это всё придумал, и не он один владел древними тайнами. Например, был у него знакомый, принц Пётр Ольденбургский. Этот принц в имении Рамонь под Воронежем развлекал друзей. Запирался в кабинете часа на два – и выходил с семидневной щетиной на щеках и со свежесрезанным цветком лотоса, с которого стекала вода Нила.
– Как друзья узнали, что вода из Нила? Провели анализ или на слово поверили? – тут же спросил Одинцов, и Мунин спокойно ответил:
– Понятия не имею, я просто цитирую источник. Мемуары современника. Вода могла быть откуда угодно, только экзотический цветок и щетину со счетов не сбросишь. А до принца Ольденбургского и графа Толстого были другие оккультисты. Был наш любимый Яков Брюс и все те, кто передавал секреты из поколения в поколение…
Ева вспоминала скромные успехи нынешних учёных, которые пытаются расшифровать надписи на скрижалях Завета: девятьсот лет назад их коллеги из ордена Храма достигли гораздо большего.
– Правда, мы работаем всего пару месяцев, а тамплиеры на это потратили многие годы, – говорила Ева. – Но у нас и уровень математики несоизмеримо выше, и техника самая современная, и скрижалей две, а у тамплиеров была одна… Им удалось извлечь из шифра какие-то обрывки, какие-то части знания и благодаря этому сделать прорывные открытия во многих областях. Скорее всего, у нас получится то же самое – не меньше, но и не больше…
Ева сотрудничала с розенкрейцерами. Они, как и тамплиеры, и множество других учёных, с давних пор пытались выстроить мост через бездонную пропасть, разделяющую человеческий Хаос – и Абсолют мироздания. Людям предстояло пройти по этому мосту, чтобы обрести единство с высшими законами Вселенной. Обрести Свет, которому они молятся и к которому стремятся на протяжении всей своей истории. Но точечные открытия учёных – это не мост, а лишь его разрозненные детали: одна оттуда, другая отсюда… Пропасть невозможно преодолеть в несколько приёмов – нужен один дальний прыжок.
– Вейнтрауб не скрывал, что хочет с помощью Ковчега получить доступ к энергии Вселенной, – сказала Ева. – Это же фантастический прорыв! Новая эра в истории человечества… Только я думаю, в последние дни он понял, что это тоже частность. Очередная деталь моста, пусть и очень ценная. Поэтому нас он просил совсем о другом…
– Да, Вейнтрауб хотел знать, как Урим… – тут Мунин осёкся под взглядом Одинцова, – как его камни взаимодействуют с Ковчегом.
Одинцов тяжело смотрел на историка и укоризненно качал головой: пассажирам на соседних рядах ни к чему было слышать про Урим и Туммим.
– Хельмута интересовала именно коммуникация, – согласилась Ева. – Камни с Ковчегом – это и есть мост между Хаосом и Абсолютом.
– В каком смысле? – спросил Одинцов, и Ева пустилась в объяснения:
– Хаос – это неопределённость. Даже на самый простой вопрос есть варианты ответа. Ты же сам с Хельмутом спорил: можно ли совать пальцы в розетку? Нельзя, потому что она может быть под напряжением. Можно, если провод где-то перерезан или подстанция не даёт ток. Нельзя, если провод могут в любое время соединить или подстанция начнёт работать. Можно, если… бла-бла-бла. Вариантов много, но в каждом конкретном случае правильный ответ – только один. Это Абсолют, который устраняет неопределённость и приводит Хаос в порядок. С помощью камней через Ковчег люди отправляли вопрос… м-м… – Ева плавно махнула рукой вверх, – куда надо и получали правильный ответ. Абсолютно правильный именно для этого случая, понимаешь? Вопрос и ответ проходили мост между Хаосом и Абсолютом не частями, а целиком, от начала до конца – туда и обратно. Надо понять, как это делалось, тогда мост у нас в руках.
– Ничего себе задачка! – сказал Одинцов.
Насчёт еды он был прав: кормили немцы вполне прилично. Когда стюардессы начали разносить ланч в серебристых касалéтках и по салону потянуло вкусными запахами, Мунин воодушевился.
– Я что думаю? – сказал он. – Мы предполагали, что Зубакин играл с терминами. Назвал группу «Андроген», как будто исследует гормоны. А на самом деле проводил синтез эликсира вечной жизни, и его конечной целью был совершенный человек – андрогин… Что если Зубакин и с Философским камнем намудрил? Взял всем известный термин и вложил в него новое содержание…
Историк с неизменным аппетитом набросился на свою порцию, но рассуждать за едой не перестал.
– Философия, – говорил он, – занимается вопросами отношения между сознанием и материей. Две с половиной тысячи лет людям не даёт покоя вопрос: что первично – дух или природа? Со времён Фалеса и Пифагора философы ломают головы: как устроено мироздание? Почему человек несовершенен и что сделает его совершенным? В чём заключён смысл бытия?
– Ребята, – сказал Одинцов, намазывая булочку маслом, – я начинаю вас бояться. Вы как-то уж очень глубоко копаете…
– Это нам свойственно, – подтвердил Мунин. – Так вот, я думаю, что Философским камнем Зубакин называл как раз… э-э… наши камни. Ева, ты же сама говорила, что камень один. Только изготовлен в двух экземплярах, чтобы мгновенно получать ответ на любой вопрос, на любую тему. Ведь философия чем отличается от других наук?.. – Он прицелился вилкой в жующих компаньонов и продолжал: – Тем, что каждая наука изучает мир с какой-то одной стороны. Физика, химия, история – не важно, у каждой науки своя область. А философия изучает мир целиком и человека в этом мире…
Мунин снова обратился к Еве, которая знала о работе розенкрейцеров гораздо лучше и могла подтвердить его слова. Учёные ордена Розы и Креста считали, что в мире существуют два порядка: переменчивая земная диалектика с круговоротом природы – и статика незыблемого устройства Вселенной. С одной стороны – человеческая жизнь и смерть, а с другой – космическая вечность. Розенкрейцеры поставили себе задачу: силой знания связать диалектику и статику. Построить мост между Хаосом и Абсолютом, о котором говорила Ева. Интеллектуальный мост между миром людей – и мирозданием в целом.
Несмотря на болтовню, историк первым расправился с ланчем и теперь говорил, то и дело вытягивая шею, чтобы взглянуть в проход между креслами: он ждал, когда стюардессы начнут разносить чай и кофе.
– У розенкрейцеров как сказано? У них сказано, что человечество – это единый организм, который вырабатывает разнообразные ценности – нравственные, культурные и научные. Вот и для Зубакина была особенно важна философия, потому что она охватывает и нравственность, и культуру, и все науки сразу.
Ева возразила:
– Философия – это не наука.
– Что значит – не наука?! – нахмурился Мунин.
– Это не наука, это… как сказать?.. взгляд на мир.
