– Конечно, мне известна ваша теория о том, как составные части Ковчега проделали такой долгий и в высшей степени странный путь, – сказал Рихтер. – Теория достаточно стройная, но всё же – простите, я не могу в неё поверить. Мы с коллегами обсуждали ситуацию с разных сторон…
Одинцов перебил:
– Думаю, вашим коллегам было бы интереснее обсудить это непосредственно с тем, кто нашёл Ковчег. – Он похлопал Мунина по плечу. – Раз уж мы здесь, организуйте ему лекцию в узком кругу и проверьте свои сомнения на прочность.
– О! – Рихтер не сразу нашёлся с ответом: предложение застало его врасплох. – Честно говоря, я не рассчитывал на такую щедрость при первой встрече. Надеялся разве что получить интервью для нашего сайта. Лекция – это предел мечтаний. Теперь даже не знаю, как вас благодарить…
Мунин тоже был удивлён словами Одинцова, но для виду скромно потупился.
– Не стоит благодарности. Впрочем… Нас интересует ваше собрание артефактов с Ближнего Востока и ответы на некоторые узкоспециальные вопросы, – сказал он, а Ева добавила:
– Я действительно ничего не понимаю в археологии, но кое-что смыслю в логике. Вы говорите, что раввины требуют заново прятать особо ценные находки там, где они обнаружены. Однако в музее хранятся экспонаты, которые мадам де Габриак называла уникальными. Чем объяснить это несоответствие?
– Нет никакого несоответствия, – пожал плечами Рихтер. – У меня действительно есть уникальные экспонаты, но любой из них не идёт ни в какое сравнение, например, с Урим и Туммим. С ними вообще практически ничто не может сравниться.
При упоминании камней бокал с коктейлем дрогнул у Евы в руке. Мунин растерянно посмотрел на Одинцова, который сохранил покерное лицо и кивнул Рихтеру:
– Судя по тому, что с мистером Вейнтраубом вы встречались недавно, разговор у вас был на ту же тему, что и у нас. Мы не имеем права ни с кем обсуждать свою задачу. Однако Урим и Туммим действительно имеют к ней отношение. Глупо скрывать друг от друга очевидные вещи до тех пор, пока обмен информацией не нарушает режим секретности.
Похоже, Рихтер был доволен скоростью реакции Одинцова и чёткостью формулировки.
– Нет смысла надеяться на то, чтобы найти Урим и Туммим, – повторил он. – Увы, при всём уважении к покойному мистеру Вейнтраубу эта затея не имеет шансов на успех. Но даже если камни каким-то невероятным образом будут найдены, – а я утверждаю, что это невозможно! – даже в этом случае никто, ни один большой раввин и ни один авторитетный учёный не подтвердит их подлинность.
Одинцов опередил Мунина, который хотел что-то сказать, и предложил:
– Давайте обсудим это завтра, иначе наша милая вечеринка превратится в научную дискуссию. А я в науках не силён, зато приучен уважать мнение специалистов и религиозные чувства. Бог с ними, с раввинами… да и со всеми остальными тоже. Я прагматик. Для меня главное – не история предмета, а функция. Мне важно, чтобы устройство работало, и остальное уже по вашей части, про науку я судить не берусь. Вот, например, в Иерусалиме мы видели менóру…
Это был золотой ритуальный семисвечник высотой в рост человека, выставленный в специальной витрине на раскопках центральной улицы Старого города. Светильник изображал дерево; по три ветви выходили из ствола справа и слева и тянулись вверх. Сияющий ствол и ветви оканчивались на одном уровне чашечками в форме миндального цветка. Семи фитилям в этих чашечках полагалось освещать Святая Святых в Храме. Тонкая чеканка с изображениями яблок и цветов покрывала всю менору.
Гид рассказывал, что такой семисвечник служил христианским символом наравне с крестом чуть ли не тысячу лет. А золотая менора в Иерусалиме, по его словам, в точности повторяла ту, которая описана Моисеем в Книге «Исход».
– То есть никто не спорит, что это новая вещь, – рассуждал Одинцов. – Но её сделали под присмотром раввинов и в полном соответствии с Библией. На случай, когда появится Третий Храм, менора у евреев уже готова. А я что хочу сказать? Если можно заново сделать полноценный рабочий светильник, значит, можно заново сделать полноценные рабочие Урим и Туммим. Почему нет?
Рихтер надул раскрасневшиеся щёки и с шумом выдохнул, сделав брови домиком.
– Почему нет, слишком долго объяснять, – сказал он.
– О’кей, – неожиданно легко согласился Одинцов. – Завтра мы поделимся с вами кое-какими подробностями. Тогда, может быть, вы измените свою точку зрения…
– …или, может быть, мы изменим свою, когда посмотрим экспонаты музея, – сказала Ева из дипломатических соображений.
– А пока, может быть, ещё выпьем? – в тон собеседникам с надеждой спросил Мунин, и Рихтер просиял:
– Выпить – это прекрасная мысль! Но помните…
С этими словами он прицелился в историка пальцем, как персонаж знаменитых плакатов столетней давности. Еве этот жест напомнил нахрапистого дядю Сэма с подписью: «Ты нужен мне для армии Соединённых Штатов!», а Одинцов увидел в подгулявшем археологе красноармейца, который строго спрашивал: «Ты записался добровольцем?».
– Помните, – продолжал Рихтер, не опуская палец, – что я поймал вас на слове! Мы договорились, что вы расскажете про Ковчег.
– Чем скрепим договор? – осведомился Одинцов, и археолог развёл руками:
– На ваше усмотрение. Я под впечатлением от «Глубинной бомбы»… которая теперь «Кёльнские огни». В вашем военном арсенале есть ещё что-то подобное?
Одинцов удержался от соблазна предложить суровую армейскую смесь «Удар копытом». Наверняка можно было договориться с баром, чтобы там вскипятили пол-литра светлого пива, растворили в нём стакан сахара и, остудив, позволили гостям по вкусу добавлять в этот сироп водку. Но, во-первых, не хотелось долго ждать. Во-вторых, оригинальный рецепт всё же предполагал не водку, а чистый спирт, которого не держат в барах. И в-третьих, Одинцов собирался получить от размякшего Рихтера ещё кое-что, а «Удар копытом» уложил бы археолога наповал слишком быстро.
– Есть два военных коктейля, – сказал Одинцов. – «Шилка» и «Московский мул». Выбирайте.
С «Шилкой» всё было просто: на пол-литра светлого пива – сто граммов ликёра Cointreau.
– Почему «Шилка»? Что это? – спросил любознательный Рихтер.
– Город в Сибири, далеко за Байкалом, – откликнулся Мунин. – Знаете такое озеро?.. Боевые отряды казаков двигались оттуда на Дальний Восток и по пути основали Шилку на одноимённой реке. Восемнадцатый век.
Одинцов не стал поправлять историка. В действительности название предупреждало, что смесь пива с ликёром вырубает людей так же лихо, как зенитная самоходная установка «Шилка» крошит вертолёты и лёгкую бронетехнику. Четыре ствола, больше трёх тысяч выстрелов за минуту… Рискованный коктейль: ещё неизвестно, сколько продержится Рихтер после такого залпа.
– Шилка, Шилка… Нет. Между Москвой и Сибирью я всё-таки выбираю Москву! – шутливо заявил археолог, и Одинцов поманил к столу кельнера.
