– Я курить буду, – с этими словами Одинцов сел на уличной террасе отдельно от спутников. Ева с Муниным уносились мыслями в заоблачную высь, а он занялся решением приземлённых задач.
Рихтер назначил конференцию со своими коллегами на послезавтра, пятое августа. До тех пор Одинцову предстояло, во-первых, выбрать в Кёльне удобное место встречи с Борисом – якобы для передачи денег. Во-вторых, информацию про это место надо было поскорее сообщить офицерам из международной следственной группы и через Жюстину – чеченцам: у тех и у других времени на подготовку почти не оставалось. В-третьих, Одинцов собирался подстраховаться на случай, если охотники сумеют ускользнуть.
Он спешил сделать все три дела сегодня, чтобы завтра позвонить Борису и договориться насчёт встречи, а послезавтра, наконец, разделаться с охотниками.
Одинцов предусмотрительно захватил с собой макбук и за едой углубился в карту Кёльна. Он изучал схемы улиц, виды из космоса, снимки проездов и отдельных зданий, описания на туристических сайтах, отзывы путешественников… Умение быстро сориентироваться в малознакомом городе – обязательная часть страховки от неожиданностей. Выбор для встречи правильного места – только полдела. Когда охотники узнают, где Одинцов хочет ждать Бориса, они точно так же станут смотреть карты – и не должны ничего заподозрить.
Конечно, эти предосторожности не понадобятся, если чеченцы или следователи перехватят охотников ещё в аэропорту или по пути к месту встречи. А если нет? Если ни те, ни другие не успеют с подготовкой? Если не решатся на операцию или не посчитают её необходимой? Если проворонят или помешают друг другу? Если захотят проследить за Борисом и охотниками, чтобы накрыть всех участников встречи?..
Пока Одинцов подыскивал место с хорошим обзором и безопасными путями отхода, Ева с Муниным пытались вовлечь Рихтера в диалог и получить полезную информацию в ответ на свои рассказы. Разговор не клеился до тех пор, пока Мунин не предложил изнурённому похмельем археологу выпить рюмку шнапса и тут же следом – чашку горячего бульона.
– Одну-единственную рюмку, но залпом, – настаивал он, вспоминая науку Одинцова. – Надо проглотить и удержать в себе.
Историка поддерживала Ева, но, несмотря на всё её очарование, Рихтер упрямился. В конце концов Мунин чуть ли не силой заставил его проглотить шнапс, Ева поднесла куриный бульон – и чудесное превращение началось.
Сперва несчастного археолога прошибла испарина. Кадык его запрыгал вверх-вниз, во взгляде появился испуг, лицо сморщилось в страдальческой гримасе и брови встали домиком. Правой рукой Рихтер сжал грудь напротив сердца; слабо подрагивающими пальцами левой он вытягивал из настольного контейнера салфетку за салфеткой и собирал со лба крупные капли пота. При этом его землистым щекам стал возвращаться румянец, а морщины постепенно разглаживались.
– Другое дело, – с видом знатока сказал Мунин по-русски, обращаясь к Еве. – Вроде бы взрослый человек, а от похмелья одеколоном лечится, как барышня от мигрени. Смешно! Хотя он из Кёльна, так что удивляться нечему…
Рихтер на время выпал из разговора, и Мунин скоротал паузу рассказом про Eau de Cologne – кёльнскую воду, которая за три столетия завоевала мир.
– Одеколон – удивительно интернациональная штука, – говорил он. – Название французское, но изобретатель – итальянец, который работал у немцев и придумал средство, чтобы люди вкусно пахли, несмотря на то, что редко моются. Это же было самое начало восемнадцатого века всё-таки… А лет через пятьдесят Кёльн захватили французы. Им тоже хотелось вкусно пахнуть, и кёльнскую воду привезли в Париж.
Спиртовая настойка на бергамоте, лимоне и цветах апельсина стоила недорого, поэтому её использовали простолюдины и солдаты, говорил Мунин. Но в России – другое дело. Екатерина Вторая получила одеколон в подарок от прусского короля, и парфюмерную новинку взяли на вооружение петербургские аристократы. Широкого распространения она не получила.
– По-настоящему всё завертелось благодаря Наполеону, – сказал Мунин. – Он расходовал каждый день полтора-два литра одеколона. И ванны с ним принимал, и вещи свои пропитывал, и пил, разбавляя вином…
– Пил одеколон?! – поморщилась Ева.
– Угу. Ален Делон не пил, а Наполеон пил и генералов своих приучал. Говорил, что от этого лёгкость в мыслях необыкновенная. Когда его на остров сослали, кёльнскую воду брать стало неоткуда, так он сам её делал. Правда, запах получался не таким стойким. Пришлось назвать продукт скромнее – Eau de Toilette – туалетная вода…
– Но это было позже, – продолжал Мунин. – А в пору великих побед Наполеон возил с собой внушительный запас одеколона. И армия возила. С этим добром французы летом 1812 года нагрянули в Россию. Когда по осени их начали громить и захватывать обозы, одеколон использовали по двойному назначению. Русских офицеров интересовали в первую очередь его парфюмерные свойства, а солдатам полюбилась крепость спирта: пахнет по-благородному, но в голову шибает, как родная водка. Словом, одеколон в России начали пить давно и пили многие. Дёшево и сердито, – заключил историк.
Собственные неаппетитные воспоминания про алкогольные эксперименты в детском доме он оставил при себе, а Еве рассказал, как российские пьяницы пристрастились к одеколону во время сухого закона Первой мировой войны.
– И тогда, и после, уже при советской власти, у нас в Петрограде одеколон «Тройной» выпускали пятьдесят артелей. Большой бизнес был! Продавали в розлив. Это, можно сказать, аромат революции…
– Если ты забыл, я добавлю, что благодаря Наполеону появились плоские бутылки для одеколона, – наконец, подал голос Рихтер. Он легко догадался, о чём идёт речь на незнакомом языке, услыхав про кёльнскую воду и французского императора. – Наполеон его не только на себя брызгал, но и принимал внутрь. А следом за ним другие генералы и офицеры. Поэтому бутылки стали делать плоскими, чтобы они удобно лежали в кармане или за голенищем сапога.
Ева огорчилась: житель Кёльна подтвердил анекдот российского историка и пошатнул её картину мира. Зато сам Рихтер воспрянул. Скомкав последнюю влажную салфетку, он с чувством сказал:
– Друзья, вы вернули меня к жизни. Благодарю за рецепт и за информацию про Зубакина. Дайте немного времени, я изучу документы и с удовольствием продолжу разговор.
Ева с Муниным сопроводили Рихтера до музея. Там он оставил их в библиотеке, а сам уединился в кабинете с файлами группы «Андроген».
Одинцов продолжал сидеть на террасе. Никто не мешал ему принять окончательное решение насчёт места и времени встречи с Борисом и охотниками. Звонок Борису был отложен ещё на сутки – до завтра, чтобы охотники в самый последний момент узнали, когда и где смогут найти троицу. Зато петербургским следователям уже сейчас отправилось очередное анонимное письмо про маршрут, по которому двинутся убийцы Салтаханова. Те же сведения Одинцов переслал Жюстине для чеченских мстителей…
…но письмо – письмом, живого разговора оно не заменяет. Четыре часа дня в Кёльне – это девять утра в Майами. Одинцов закрыл макбук, заказал очередной кофе и позвонил Жюстине.
