40. Про ночную жизнь и неуместную рекламу
– Я лечу в Нью-Йорк, – сказала Жюстина. – Прямо сейчас.
Одинцов насторожился.
– Из-за Лайтингера? Что ещё случилось?
– Пока ничего. И я не хочу сидеть и ждать, когда случится. До сих пор малыш Генрих навязывал нам свою игру и первым делал ходы. Я меняю правила. В Нью-Йорке будет экстренная пресс-конференция.
– Почему не в Майами?
– В Майами можно поднять шум, но этого мало. Мне нужен мировой резонанс, нужна настоящая бомба, поэтому годится только Нью-Йорк. Я сделаю презентацию коллекции Вейнтрауба – всей целиком, кроме камней, – и сообщу, что Лайтингер намерен прибрать эти сокровища к рукам. А дальше малыш Генрих окажется в аду и будет жить в нём круглые сутки. Он и его юристы. На нас у них просто времени не останется. И мы спокойно доделаем наши дела.
Одинцов не совсем понял, о каких именно совместных делах идёт речь, но переспрашивать не стал. Он решил, что Жюстина имеет в виду свою посильную помощь в разгадке тайны двух реликвий: ведь это ей Вейнтрауб оставил документы на Урим и Туммим, и это у неё был информатор в агентстве «Чёрный круг».
Жюстина действительно готовилась науськать на Лайтингера огромную свору массмедиа, музейщиков, политиков, дипломатов из ООН, учёных, арт-дилеров, банкиров и вообще всех, кого потрясёт новость о бесценном собрании Вейнтрауба. Наследник старика сделается знаменитостью; его станут рвать на части – и не важно, кто в какую сторону: важно, что свора вцепится мёртвой хваткой, не давая ни минуты покоя.
Жюстина сказала правду. Пресс-конференция обещала произвести эффект настоящей бомбы, а срочно собрать нужную публику в Нью-Йорке было гораздо проще, чем в Майами…
…но кроме того – в двадцати милях за рекой Гудзон, в соседнем штате Нью-Джерси располагался аэропорт «Ньюарк Либерти». Одинцов этого не знал, как не знал и того, что туда можно попасть достаточно незаметно.
Можно нырнуть посреди Нью-Йорка в метро и раствориться в толпе. Ехать с пересадками, уходя от слежки. Последнюю пересадку сделать либо на электричку – в многолюдном подземелье транспортного узла Penn Station, либо на автобус – в терминале Port Authority, который спрятан за гигантским светодиодным экраном. И уже поездом или автобусом добраться до аэропорта в Ньюарке. Всё это занимает часа полтора.
Можно запутать следы иначе: тем же способом, на общественном транспорте с пересадками, отправиться в один из знаменитых международных аэропортов – «Джон Фицджеральд Кеннеди» или «Ла-Гуардия», – и уже оттуда минут за сорок спокойно доехать в «Ньюарк Либерти» на экспресс-шаттле NYC Airporter.
Жюстина не стала посвящать Одинцова в эти подробности. Телефонный разговор был окончен, сейчас её ждал перелёт из Майами в Нью-Йорк…
…а в Кёльне среди библиотечных стеллажей Ева и Мунин, обложившись книгами, шёпотом обсуждали надпись, которую сделал на Изумрудной скрижали Гермес Трисмегист.
Verum est sine mendacio, certum et verissimum:
Quod est inferius est sicut id quod est superius.
Et quod est superius est sicut id quod est inferius…
С латынью Мунин был знаком лучше, чем Ева, и довольно бойко с ходу переводил на русский:
Правда без лжи, несомненная и абсолютная правда:
То, что внизу, соответствует тому, что вверху.
И то, что вверху, соответствует тому, что внизу…
– Почему он гравировал на изумруде? – спрашивала Ева, и Мунин отвечал:
– Вспомни облачение первосвященника. Двенадцать колен Израилевых – двенадцать драгоценных камней. Изумруд обозначал колено Иуды. Самый многочисленный род, по которому всех евреев стали называть иудеями. Вот тебе и причина.
Pater ejus est sol, Mater ejus est luna.
Portavit illud ventus in ventre suo. Nutrix ejus terra est.
Pater omnis thelesmi totius mundi est hic…
Её отец – Солнце, её мать – Луна.
Ветер носил её во чреве. Её кормилица – Земля.
Эта вещь – отец всяческого совершенства во всём мире…
– Совершенство, – повторила Ева. – Свет и Совершенство, Урим и Туммим.
По словам Рихтера, Гермес Трисмегист был современником библейского Моисея или младше от силы на сотню лет. То есть магическими камнями пользовались при его жизни.
– Гермес обязан был знать, как они сделаны, если он трижды величайший маг! – жарко шептал Мунин.
– Почему обязан? Он же египтянин, а камни еврейские. Технологию наверняка хранили в строгой тайне от чужих, – возражала Ева, но Мунин упорствовал:
– Ковчег важнее камней, и всё-таки про него в Торе рассказано в мельчайших подробностях. Как сделать, как перевозить, как использовать… И ведь Ковчег даже враги захватывали. Хотели бы – сделали бы себе такой же. Это не проблема, если есть инструкция и есть рабочий образец. Можно просто скопировать один в один. А Урим и Туммим – тем более не тайна. Ими же не только священники оперировали, но и царь Саул, например…
И сказал Саул: Господи, Боже Израилев! Почему не дашь Ты сегодня ответа своим слугам? Если вина на мне, дай Урим, а если вина на Твоем народе Израиля, дай Туммим.
– Урим и Туммим использовали публично, – продолжал историк. – Ведь люди должны были увидеть ответ.
– Тогда рецепт Философского камня, который Гермес вырезал на Изумрудной скрижали, может быть инструкцией по изготовлению наших камней, – задумчиво рассуждала Ева. – Получается, она не пропала и сохранилась во множестве переводов.
Ascendit a terra in caelum, iterumque descendit in terram,
et recipit vim superiorum et inferiorum.
Sic habebis gloriam totius mundi.
Ideo fugiet a te omnis obscuritas.
Эта вещь возносится от земли к небесам и опять
снисходит на землю, получая как высшее, так и низшее.
Так ты получишь славу всего мира.
Следовательно, от тебя отступит всяческая темнота…
– Свет и Совершенство, – снова сказала Ева, а Мунин стукнул себя кулаком по ладони:
– Эх, жалко, что самой скрижали нет! Почему Гермес не сделал хотя бы несколько штук? Почему другие не сделали?
– Потому что сложно, дорого и нет смысла, – ответила Ева, хотя вопросы были риторическими. – Изумруд очень твёрдый, почти как алмаз. Завтра у Рихтера выясним, как его вообще резали в древности. Зачем Гермесу мучиться, если мир маленький, а читателей всего несколько человек? И ещё: большой изумруд может стоить дороже алмаза. Текста здесь много, то есть Изумрудная скрижаль была великой драгоценностью даже без надписи… Знаешь, как на Востоке говорят? «Одной стрелой сбивают орла. Две стрелы – слишком много». Три тысячи лет назад было вполне достаточно одной скрижали.
