— Мясо купить забыли.
— А ведь и верно. Обойтись не сможем?
— Яичница с грудинкой устроит?
— Вполне. Вполне устроит.
— Завтра вы отправите ответное письмо. Тогда и мясо купите.
— Пожалуй, — сказал Адам.
Пока готовилась еда, Адам сидел, глядя куда-то перед собой. Он уже понимал, что ему не обойтись будет без Ли, — пусть даже Ли только выслушает, одно уж это поможет прояснить мысли.
А Кейл повел брата в сарай, где отдыхал форд. Открыл дверцу, сел за руль.
— Залезай, садись рядом, — сказал он.
— Отец нам не велел, — возразил Арон.
— Он не узнает. Садись!
Арон робко сел на краешек сиденья, затем поглубже. Кейл завращал руль влево-вправо.
— Ду-ду! — И тут же: — А сказать, что я думаю? По-моему, дядя Карл был богатый.
— Нет, не был.
— Спорим на что хочешь.
— По-твоему, отец врет.
— Да нет. Но спорим, дядя был богатый. Помолчали. Кейл яростно рулил, мчась по воображаемым извивам трассы.
— Спорим, что дознаюсь, — опять заговорил он.
— Каким способом? — спросил Арон.
— А на что поспоришь?
— У меня ничего нет.
— А свисток из оленьей кости? Ставлю этот шарик мраморный против твоего свистка, что нас отошлют спать сразу после ужина. Спорим?
— Ну, спорим, — неуверенно сказал Арон. — Зачем нас отсылать так рано?
— Отец захочет поговорить с Ли. А я подслушаю.
— Ты не посмеешь.
— Посмею.
— А я скажу отцу.
Взгляд у Кейла стал холодным, лицо потемнело. Он придвинулся к брату, понизил голос до шепота:
— Не скажешь. А то я скажу, кто украл у него ножик.
— Никто не крал. Ножик у него. Он конверт им разрезал.
Кейл криво усмехнулся.
— Завтра у него этого ножика не будет, — пригрозил он.
И Арон понял угрозу и понял, что бессилен перед ней и сказать отцу не сможет. Кейлу опасаться нечего.
Кейл увидел на лице у брата смятение, беспомощность, и это исполнило его чувством собственной силы. Он радостно ощутил, что способен перехитрить, перемудрить брата. И даже, возможно, отца. А вот китайца Ли — нет. Разум Ли понимающе-спокойно, без усилия опережает Кейла и всегда ждет там впереди, чтобы в последний миг предостеречь: «Не делай этого». Кейл питает к Ли уважение и побаивается его. А вот Арон, так беспомощно сейчас глядящий, в руках у Кейла как податливая глина. И внезапно сердце Кейла затопила любовь к брату, захотелось защитить слабенького. Кейл обнял Арона одной рукой.
Арон не сбросил руку, но и не прижался к брату. Чуть отстранился и взглянул ему в лицо.
— Что так смотришь? — спросил Кейл. — Никогда не видел, что ли?
— Не знаю, зачем тебе все эти штуки, — сказал Арон.
— Какие штуки?
— Все эти уловки-украдки.
— Какие уловки-украдки?
— Ну, с кроликом тогда, и за руль сейчас сел без разрешения. И Абре что-то сказал. Не знаю что, но она из-за этого коробку выбросила.
— Хо, — сказал Кейл, пряча смущение. — Не знаешь, а, небось, хочется узнать.
— Нет, не хочется, — медленно проговорил Арон. Хочется только узнать, зачем тебе все это. Ты всегда хитришь, ловчишь. А для чего? Какая в этом радость?
Боль пронзила душу Кейла. Все его хитрости показались ему бесчестными и скверными. Брат разглядел их, раскусил его. И Кейл затосковал по любви Арона. Ощутил себя растерянным, потерянным и сирым.
Арон открыл дверцу форда, слез наземь, ушел из сарая. Кейл повращал еще баранку, силясь вообразить, что мчится по дороге. Но воображалось плохо, и скоро он тоже вернулся в дом.
2
Отужинали, и когда Ли помыл посуду, Адам сказал:
— Идите-ка, ребята, спать. День был утомительный.
Арон взглянул на Кейла, медленно вынул из кармана костяной свисток.
— Не надо, — сказал Кейл.
— Он теперь твой, — сказал Арон.
— Не надо мне его. Не хочу.
Арон положил свисток на стол, сказал:
— Возьмешь, когда захочешь. Он будет тут лежать.
— Кончайте, мальчики, — вмешался Адам. — Я сказал — идите спать.
— А почему? — спросил Кейл, умело придав лицу наивно-детское выражение. — Еще же рано.
— Правду говоря, мне надо потолковать с Ли. А уже сумерки, и во двор идти поздно, так что идите в постель — во всяком случае, к себе в комнату. Поняли?
— Да, отец, — сказали оба мальчика и вслед за Ли пошли коридором в глубь дома, в свою спальню. Потом в ночных рубашках вернулись сказать отцу спокойной ночи.
Ли возвратился в гостиную, закрыл дверь. Взял в руки костяной свисток, оглядел, положил обратно.
— Любопытно бы знать, что было предметом их спора.
— Какого спора? — спросил Адам.
— Они до ужина о чем-то поспорили, и после ужина обнаружилось, что Арон проиграл спор, — и вот он расплатился. О чем шла у нас речь за столом?
— Помню только, что я велел им идти спать.
— Ну что ж. Может быть, это раскроется позднее, — сказал Ли.
— Ты, по-моему, придаешь слишком большую важность ребячьим делам. Пустяки какие-нибудь, наверное.
— Нет, не пустяки. — И, помолчав, Ли сказал: — Мистер Траск, вы полагаете, что устремления людей приобретают важность лишь с определенного возраста? Разве у вас теперь чувства острей или мысли ясней, чем в десять лет? Разве звуки, краски, запахи мира вы воспринимаете так же ярко и живо, как тогда?
— Пожалуй, ты прав, — сказал Адам. — Время старит и печалит, и мало что дает человеку сверх этого. Те, кто думает иначе, впадают, по-моему, в одно из величайших заблуждений.
— И еще оно дает воспоминания.
— Да, воспоминания — единственное оружие времени против нас. О чем вы хотели со мной говорить?
Адам вынул письмо из кармана, положил на стол.
— Прочти это письмо, прочти внимательно, а потом поговорим о нем.
Ли достал свои узкие, полукружьями, очки и надел. Развернул письмо под лампой, прочитал.
— Что скажешь? — спросил Адам.
— А есть в наших местах вакансия для юриста?
— Какая вакансия? А, понимаю. Шутить изволишь.
— Нет, — сказал Ли. Это по-восточному, непрямо и учтиво, я даю понять, что желал бы узнать ваше мнение прежде, чем выразить свое.
— Ты это мне в укор говоришь?
