Откинувшись на подушки и прихлебывая чай, она пыталась вспомнить, о чем думала. Ах да, Карл! И тут ее осенило.
Соображал Карл — вот оно что! Сэм Гамильтон, хоть и тронутый, тоже соображал. Соображали они — эта мысль внушала страх. Конечно, оба уже умерли, но, может, есть другие, которые соображают. Кейт старалась размышлять здраво.
Допустим, это я откопала пузырьки. Что бы я сама подумала? Что бы сделала? Словно тугим обручем стянуло ей грудь. Зачем их разбили и закопали? Никакого яда в них не было. Тогда зачем их закапывать? Напрасно она это сделала. Надо было в мусорный ящик выкинуть или на Главной улице в канаву бросить. Доктора Уайльда тоже нет в живых. Но он, наверное, вел какой-нибудь журнал. Как теперь узнаешь? Предположим, она сама находит склянки и узнает, что в них было. Разве она не спросила бы у понимающего человека: «Что будет, если выпить кретонового масла?» «А если его давать человеку понемножку, но долго?»
Она бы знала, что ответить на этот вопрос. Найдутся и другие, которые тоже ответят.
«Предположим, разнесся слух, будто одна хозяйка публичного дома, притом богатая, отказала все свое имущество новенькой, а сама вскоре умерла». Кейт прекрасно знала, о чем бы она прежде всего подумала. Что за блажь — прогнать эту дуреху Этель! Ищи теперь ветра в поле. Ей надо было хорошо заплатить, умаслить, чтоб сама осколки отдала. Где они теперь? Сказала, в конверте, но где этот конверт? Разыскать бы паршивку.
Этель, очевидно, догадалась, почему и как ее погнали из округа. Сама-то она тупа, как пробка, но ведь обязательно сболтнет кому-нибудь, а тот сразу смекнет что к чему. Разнесет, балаболка, как заболела Фей и как плохо выглядела, и про завещание разнесет.
Кейт начала задыхаться, от страха по телу побежали мурашки. Надо уезжать, в Нью-Йорк или еще куда. Даже дом можно бросить. Зачем ей еще деньги? И так за глаза хватит. Да, но если она исчезнет, а Этель проболтается какому-нибудь умнику — не будет ли ее отъезд уликой?
Она поднялась с постели и приняла двойную дозу брома.
С того времени ее ни на минуту не покидал страх. Она даже чуть ли не обрадовалась, когда ей сказали, что начавшиеся боли в пальцах — это признаки артрита. Злорадный голос внутри нашептывал, что болезнь — это ей в наказание.
Кейт вообще редко выбиралась в центр, а теперь ей и подавно не хотелось появляться там. Она заметила, что мужчины на улице узнают ее и украдкой оглядываются. Вдруг ей встретится лицо, как у Карла, и глаза, как у Сэма.
Потом она велела сделать пристройку и покрасить ее в серый цвет. Глаза от яркого режет, объясняла она и сама поверила в свою выдумку. Теперь уже ей щипало глаза после каждой вылазки в город. Она буквально заставляла себя раз в неделю выходить из дома.
Некоторые умудряются иметь одновременно два противоположных мнения об одном и том же. Кейт относилась к их числу. Она не только внушила себе, что у нее глаза болят от яркого света, но и что ее серая комната — как глубокая земляная нора, пещера, убежище, где ее не достанет посторонний взгляд. Однажды, сидя по своему обыкновению в кресле, обложенная подушками, Кейт подумала, не прорубить ли в пристройке потайную дверь, чтобы скрыться в случае чего. И тут же эту мысль вытеснила другая, даже не мысль, — она нутром почувствовала, что тогда она будет совершенно беззащитной. Если она может выбраться отсюда через эту дверь, то через нее можно забраться и сюда: что-то уже окружает дом, подкрадывается по ночам к самым стенам и безмолвно заглядывает через окно внутрь. Кейт приходилось пересиливать себя, чтобы по понедельникам выйти из дома. Она страшно перепугалась, заметив, что Кейл следит за ней, а когда он подошел к калитке, ее охватил ужас.
Кейт зарылась головой в мягкие подушки, и невесомая тяжесть капель брома смежила ей веки.
ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ
1
Страна незаметно сползала к войне, напуганная и зачарованная ею. Почти шестьдесят лет американцы не испытывали невзгод и ужасов войны. Распря с Испанией была скорее просто вооруженной экспедицией. В ноябре 1916 года мистер Вильсон был переизбран президентом благодаря его предвыборным обещаниям не дать втянуть нас в войну и с одновременным наказом проводить твердую линию, что неизбежно толкало нас к войне. Оживилось предпринимательство, начали расти цены. По городам и весям рыскали англичане-агенты, скупая продовольствие и одежду, металл и химикаты. Страна была возбуждена. Народ не верил, что начнется война, и сам же готовил ее. Жизнь в Салинасской долине мало чем изменилась.
2
Кейл и Арон шли в школу.
— Не выспался? — спросил Арон.
— С чего ты взял?
— Я слышал, когда ты пришел. В четыре утра. И что только в такую поздноту делал?
— По улицам гулял, думал все. Слушай, ты не хочешь бросить школу и перебраться на ферму?
— Зачем?
— Хозяйством заняться, денег отцу заработать.
— Нет, я в колледж хочу. Хоть завтра бы уехал. Над нами весь город смеется. Тошно мне здесь.
— Ты просто свихнулся.
— Ничего я не свихнулся. Разве это я даром потратил деньги? Разве я придумал эту затею с салатом? А ребята дразнят меня. И на колледж теперь вряд ли денег хватит.
— Не нарочно же он деньги даром потратил.
— Не нарочно, а потратил.
— До колледжа тебе еще этот год трубить и весь следующий, — сказал Кейл.
— Как будто сам не знаю.
— Слушай, а если засесть как следует, может, успеешь на будущее лето к вступительным экзаменам подготовиться?
Арон круто повернулся к брату.
— Нет, не успею.
— А я думаю, успеешь. Поговори с нашим директором. Наверняка и преподобный Рольф словечко замолвит.
— Я хочу отсюда уехать насовсем, — сказал Арон. Не могу я больше слышать — Салатная башка, Салатная башка. Надоели мне их приставания.
— А как Абра?
— Абра умница, всегда сообразит, что правильно.
— А она не против, чтобы ты уехал? — осторожно спросил Кейл.
— Она сделает, как я захочу.
Кейл подумал и сказал:
— Знаешь что, я хочу попробовать зашибить деньгу. Если как следует возьмешься и сдашь экзамены на год раньше, я за колледж заплачу.
— Честно?
— Честно.
— Сейчас же поговорю с директором! — Арон ускорил шаг.
— Подожди! — позвал брата Кейл. — Если он пойдет навстречу, не говори ничего отцу, ладно?
— Почему же не сказать?
— Ну, ему приятнее будет, когда придешь и скажешь: вот, досрочно сдал.
— Не вижу разницы.
— Не видишь?
— Нет, — стоял на своем Арон. — По-моему, глупо скрывать.
Кейлу неудержимо хотелось крикнуть: «А я знаю, чем наша мать занимается! Хочешь, сам увидишь?» Чтобы братца до костей пробрало.
