— Хорошо, ты что — против учения в колледже возражаешь? Мы же только о колледже говорим.
— Прошу прощения, — сказал Ли. — Вы правы, я в самом деле чересчур разволновался. Нет, я не возражаю против учения в колледже. При условии, что колледж — это то место, где человек обретает связь с миром. Станфорд — это то место, Арон?
— Не знаю, — задумчиво откликнулся тот.
На кухне что-то зашипело.
— Боже ты мой! — воскликнул Ли. — Проклятые потроха убежали. — И стремглав кинулся из гостиной.
Адам тепло посмотрел ему вслед.
— До чего замечательный человек. И друг замечательный.
— Хорошо, если бы он до ста лет прожил, — сказал Арон.
— Откуда ты знаешь? — фыркнул Адам. — Может, ему уже сто?
— Как дела на холодильной фабрике, отец? — спросил Кейл.
— Неплохо. Вполне себя окупает да и прибыль кое-какую дает.
— Я кое-что придумал, чтобы она настоящий доход приносила.
— Не будем сегодня о делах, — сразу же возразил Адам. — Отложим на понедельник, ладно?.. А знаете, продолжал он, — до чего же хорошее у меня сегодня настроение. Давно такого не было. Такое чувство, будто… как бы сказать… будто исполнились все мои желания. Может, просто выспался как следует, и душ подбодрил. А, может, оттого, что мы все вместе и в доме покой. — Он улыбнулся Арону: — Мы и не знали, что будем так скучать без тебя.
— Я тоже скучал, — признался Арон. — Первые дни вообще казалось, что умру без вас.
Вошла запыхавшаяся Абра. Щеки у нее порозовели, глаза радостно сияли.
— Видели? — воскликнула она. — На Бычьей горе — снег.
— Я тоже заметил, — сказал Адам. — Говорят, это обещает удачный год. А удача никогда не помешает.
— Я дома едва притронулась к еде, — заявила Абра. — Берегла аппетит.
Ли церемонно извинялся за то, что обед получился не такой, как хотелось бы. Он бранил газовую плиту, которая жарит не так, как дровяная. Ругал новую породу индеек, у которой нет чего-то такого, чем славилась индюшатина в прежние времена, но его дружно перебили, сказав, что он ведет себя, как старая хозяйка, напрашивающаяся на похвалу, и он засмеялся вместе со всеми.
Когда был подан грушевый пудинг, Адам открыл шампанское. Настал торжественный миг. За столом воцарился дух изысканной вежливости и доброжелательности. Всем хотелось сказать тост. По очереди выпили за здоровье каждого, а Адам даже произнес небольшой спич в честь Абры.
Глаза ее сияли. Арон под столом пожал ее руку. Вино успокаивающе подействовало на Кейла, и он перестал нервничать из-за подарка. Покончив с пудингом, Адам сказал:
— Такого замечательного Дня благодарения я просто не помню.
Кейл достал из кармана пиджака пакет, перевязанный красной тесьмой, и положил его перед отцом.
— Что это? — спросил тот.
— Подарок.
Адам был доволен.
— Не Рождество, а смотри-ка — подарок. Интересно, что это может быть?
— Носовой платок, — сказала Абра.
Адам снял тесьму, развернул бумагу и в изумлении уставился на деньги.
— Что это? — спросила Абра и привстала посмотреть. Арон тоже нагнулся вперед. В дверях напрасно старался сохранить спокойствие на лице Ли. Он кинул на Кейла быстрый взгляд и увидел в его глазах ликующее торжество.
Медленно, словно нехотя, Адам развернул банкноты веером.
— Что это?.. — будто откуда-то издалека донесся его голос и оборвался.
Кейл судорожно сглотнул.
— Это тебе… я заработал… ты так много потерял на салате…
Адам тяжело поднял голову.
— Заработал? И каким же образом?
— Мистер Гамильтон… мы вместе… на фасоли, — выжал из себя Кейл и торопливо продолжал: — Мы заплатили по пяти центов под будущий урожай, а когда цены подскочили… Тут пятнадцать тысяч… это тебе.
Адам выровнял банкноты, завернул их в папиросную бумагу и вопросительно поглядел на Ли. Кейл чувствовал, что надвигается беда, вот-вот случится что-то непоправимое, и ему стало нехорошо. Отцовский голос сказал:
— Ты должен их вернуть.
Тоже словно издали Кейл услышал собственный голос:
— Вернуть? Кому?
— Тем, у кого получил.
— Британской закупочной компании? Как же они обратно возьмут? Они всем за фасоль по двенадцать с половиной центов платят.
— Верни фермерам, которых ты ограбил.
— Никого мы не грабили! — воскликнул Кейл. — Мы же на два цента больше рыночной цены за каждый фунт платили. — У него было такое ощущение, будто он повис в воздухе, а время медленно обтекает его.
Отец долго молчал, потом заговорил — тяжело, с остановками:
— Я отбираю таких, как ты, в армию. Ставлю свою подпись, и они идут на войну. Одни гибнут, другие останутся без рук без ног. Вряд ли кто вернется целый и невредимый. Сын, неужели ты думаешь, что я мог бы наживаться на их жизнях?
— Я сделал это ради тебя, — сказал Кейл. — Я хотел вернуть тебе то, что ты потерял.
— Нет, Кейл, мне не нужны деньги. А что до истории с салатом — не ради наживы я ее затеял. Это было вроде игры… мне хотелось посмотреть, можно ли перевозить салат на большие расстояния. Затеял игру и проиграл, вот и все.
Кейл смотрел прямо перед собой. Он чувствовал, что под взглядами Ли, Арона и Абры у него краснеют щеки, но не мог оторвать глаз от шевелящихся отцовских губ.
— Мне приятно, что ты решил сделать мне подарок. Спасибо тебе, сын, что ты подумал…
— Я уберу, я сохраню их для тебя, — перебил его Кейл.
— Нет, я никогда не возьму эти деньги. Я был бы счастлив, если бы ты подарил мне… ну, например, то, чем гордится твой брат, — увлеченность делом, радость от своих успехов. Деньги, даже честные деньги, не идут ни в какое сравнение с такими вещами. — Лоб у Адама разгладился, он добавил: — Ты рассердился на меня, сын? Не надо. Живи правильно — это будет мне самый дорогой подарок. Я буду беречь его.
Кейл чувствовал, что задыхается, во рту было горько, по лбу струится пот. Он вскочил и, опрокинув стул, выбежал из гостиной, сдерживая рыдания.
— Не сердись, сын! — крикнул Адам вдогонку.
Никто не полез утешать Кейла. Он сидел у себя за столом, подперев голову руками. Он думал, что вот-вот расплачется, но глаза его оставались сухими. Ему было бы легче от слез, но они будто испарялись от раскаленного чугуна, который заливал ему голову.
Немного погодя Кейл отдышался и почувствовал, как потихоньку, словно украдкой, зашевелились в мозгу нехорошие мысли. Сделав усилие, он вытеснил их в дальний угол сознания, однако и там, в глубине, они продолжали свою коварную работу. Кейл оборонялся от них как мог, но ненависть разливалась по всему телу, отравляя каждый его нерв и каждую клеточку. Он со страхом чувствовал, что теряет самообладание.
