Кэти ела мясо, жевала его передними зубами. Сэмюэл впервые видел, чтобы человек так жевал. Но вот она проглотила, и маленький язычок, быстро пробежав по губам, юркнул обратно. «Что-то не так… не так… но что?.. не могу понять… что-то не так», — повторял про себя Сэмюэл, а над столом висела тишина.
За спиной у него зашлепали шаги. Он обернулся. Ли поставил на стол чайник и засеменил прочь.
Чтобы отогнать тишину, Сэмюэл начал говорить. Он рассказывал, как впервые приехал в Долину, только что из Ирландии… но уже через минуту он заметил, что его никто не слушает. Тогда он пустил в ход свою давнюю уловку, которой пользовался, проверяя, слушают ли его дети, когда они просили почитать им вслух и все время требовали: «Дальше! Дальше!» Он вставил в свой рассказ две совершенно бессмысленные фразы. Ни Кэти, ни Адам и бровью не повели. Он сдался.
Наспех проглотил ужин, запил его обжигающе горячим чаем и сложил салфетку.
— Если позволите, сударыня, я откланяюсь и поеду домой. Спасибо за гостеприимство.
— Всего доброго, — сказала она.
Адам вскочил на ноги. Его словно пробудили от грез.
— Не уезжайте. Я надеялся, что уговорю вас переночевать.
— Спасибо, но никак не могу. Мне ведь недалеко ехать. И думаю — вернее, знаю — ночь будет лунная.
— Когда вы приметесь за колодцы?
— Сначала надо собрать буровой станок, кое-что подточить, да и порядок в доме навести. Через несколько дней я пошлю к вам Тома с инструментами.
Сонная вялость постепенно оставляла Адама.
— Постарайтесь поскорее. Мне хочется, чтобы вы начали как можно скорей. Кэти, у нас здесь будет рай земной. Второго такого уголка не сыщешь!
Сэмюэл перевел взгляд на Кэти. Лицо ее по-прежнему ничего не выражало. Глаза были пустые, на губах застыла вырезанная из камня улыбка.
— Что ж, будет очень мило, — сказала она.
На миг Сэмюэла захлестнуло желание сказать или сделать что-нибудь такое, что ее ошарашит и пробьет стену, которой она себя огородила. Он снова поежился.
— Опять мурашки? — спросил Адам.
— Они самые.
Сумерки опускались быстро, деревья уже превратились в черные тени.
— Спокойной ночи.
— Я вас провожу.
— Нет, нет, посидите с женой. Вы же еще не кончили ужинать.
— Но я…
— Сидите, друг мой. Свою лошадь я и сам как-нибудь отыщу, а нет — украду одну из ваших. — Сэмюэл мягко надавил Адаму на плечи и посадил его обратно на стул. Всего доброго. Спокойной ночи. Спокойной ночи, сударыня. — Он торопливо пошел к сараю.
Покачиваясь на старых узловатых ногах, Акафист церемонно жевал сено большими, плоскими, как камбала, губами. Цепочка недоуздка, звякая, ударялась о деревянную кормушку. Сэмюэл снял с гвоздя седло, подвешенное за деревянное стремя, и накинул его на широкую спину лошади. Он уже затягивал подпругу, когда услышал за спиной шорох и обернулся. В последнем свете угасающих сумерек проступал темный силуэт Ли.
— Когда вы снова приедете? — тихо спросил китаец.
— Не знаю. Дней через пять, может, через неделю. Ли, в чем все-таки дело?
— Вы про что?
— Меня прямо жуть взяла, ей-богу! Что тут, какая-то тайна?
— Не понимаю, о чем вы.
— Ты прекрасно знаешь, о чем.
— Китайца только лаботай… моя не слусай, не лазговаливай.
— Понял. Наверно, ты прав. Да, конечно, прав. Извини, что спросил. Веду себя, как невежа. — Он повернулся к Акафисту, мягко вложил ему в зубы мундштук и заправил большие обвисшие уши в оголовье уздечки. Присобрал поводья и бросил их в кормушку. — Всего доброго, Ли.
— Мистер Гамильтон…
— Что.
— Вам повар не нужен?
— Держать повара мне не по карману.
— С вас я брал бы недорого.
— Лиза тебя в порошок сотрет. А что… ты хочешь отсюда уйти?
— Я просто так спросил. Всего доброго.
5
Адам и Кэти сидели под деревом в сгущавшейся темноте.
— Хороший человек, — сказал Адам. — Очень мне понравился. Неплохо бы уговорить его перебраться к нам и вести все хозяйство… чтобы был вроде управляющего.
— У него есть собственная ферма, и он человек семейный, — сказала Кэти.
— Я знаю. Но земля у него хуже некуда, ты такой не видела. У меня бы он на одном жалованье и то больше зарабатывал. Я его попрошу… Да, чтобы привыкнуть к новым местам, нужно время. Это все равно что заново родиться и опять учиться всему сначала. В Коннектикуте я знал даже, с какой стороны ждать дождя. А здесь все иначе. Раньше я чутьем угадывал, поднимется ли ветер и когда похолодает. Ничего, научусь и здесь. Просто нужно время. Тебе удобно так сидеть, Кэти?
— Да.
— В один прекрасный день — и он не так уж далек — ты выглянешь в окно нашего просторного красивого дома и увидишь вокруг зеленые поля люцерны. Я посажу эвкалипты, выпишу разные семена, рассаду — у меня будет что то вроде опытной фермы. Может, завезу из Китая деревья «личжи». Не знаю, правда, приживутся ли они здесь. Но почему бы не попробовать? Думаю, и Ли что-нибудь присоветует. А когда родится малыш, ты объедешь со мной все ранчо. Ведь ты его толком не видела. Я тебе говорил, что мистер Гамильтон построит нам ветряные мельницы? Отсюда будет видно, как они крутятся. — Он поудобнее вытянул ноги под столом. — Ли мог бы уже и свечи принести. Не понимаю, где он застрял.
— Адам, я не хотела сюда ехать, — спокойно сказала Кэти. — И я здесь не останусь. Как только смогу, сразу же уеду.
— Что за чепуха! — Он засмеялся. — Ты как ребенок; будто в первый раз оказалась вдали от родного дома. Подожди, родится малыш, ты привыкнешь, и эти края тебе полюбятся. Знаешь, я когда попал в армию, вначале до того тосковал по дому, что думал — умру. Но потом прошло. И у всех проходит. Так что это глупости.
— Я говорю серьезно.
— Не будем об этом, моя радость. Родится малыш, и все переменится. Вот увидишь. Я знаю.
Сцепив руки на затылке, он уставился на звезды, тускло поблескивавшие сквозь ветви.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
1
Сэмюэл Гамильтон возвращался домой. Луна затопила ночь безбрежным светом, и холмы стояли окутанные белой лунной пылью. Деревья и земля застыли, иссушенные лунным сиянием, безмолвные и мертвые. Тени были сплошь черные, без полутонов, открытые места — сплошь белые, без примеси других красок. То здесь, то там Сэмюэл угадывал скрытое движение: в поисках пропитания бродили выкормыши луны — олени, что в ясную лунную ночь пасутся до зари, а днем отсыпаются в чаще; кролики, мыши-полевки и прочая мелюзга все те, что служат поживой крупному зверью и храбреют лишь под покровом лунного света, — крались, прыгали, ползали вокруг и, стоило им почуять намек на опасность, замирали как вкопанные, выдавая себя за камень или кустик. Промышляли и хищники: блестящими коричневыми струйками мелькали куницы; крепкотелые дикие кошки припадали к земле, превращаясь в невидимок, разве что изредка сверкнут на свету желтые глаза; поводили острым вздернутым носом лисы, вынюхивая теплокровный ужин; еноты, охотясь за лягушками, неслышно подбирались к застывшей воде. По склонам холмов рыскали койоты и в приступе то ли печали, то ли радости изливали своей богине-луне обуревавшие их чувства в громком вое, похожем и на плач и на смех. А над всем этим парили черными пятнами совы, бросая на землю расплывчатые, вселяющие страх тени. Гудевший днем ветер стих, и воздух лишь тихонько вздыхал, колыхаемый теплом, что волнами подымалось от сухих нагретых холмов.
