— У меня нет Библии, — сказал Адам. — Наша фамильная осталась в Коннектикуте.
— У меня есть, — сказал Ли. — Пойду принесу.
— Не надо, — сказал Сэмюэл. Лиза дала мне Библию своей матери. — Он вынул ее из кармана, освободил от бумажной обертки. — Истрепана, измуслена. Немало, видно, горестей и мук людских приняла в себя. Дайте мне подержанную Библию, и я, пожалуй, смогу определить, что за человек ее владелец, по тем местам, которые замуслены ищущими пальцами. А Лиза истирает библию всю равномерно. Ну, вот и древнейшая повесть — о Каине. До сих пор она тревожит нас — и, значит, в нас самих гнездо этой тревоги.
— Я ее в детстве слышал, а с тех пор ни разу, — сказал Адам.
— В детстве она длинной кажется, а она очень коротка, — сказал Сэмюэл. — Я прочту всю, потом вернемся к началу. Налей вина, в горле пересохло. Вот она — так коротка, и так глубоко ранит. — Сэмюэл опустил взгляд на близнецов. — Смотри-ка. Уснули на земле, в пыли.
— Я накрою их, — сказал Ли, вставая.
— Пыль теплая, — сказал Сэмюэл. — А повествуется так: «Адам познал Еву, жену свою; и она зачала, и родила Каина, и сказала: приобрела я человека от Господа».
Адам встрепенулся, и Сэмюэл взглянул на него, но Адам только молча прикрыл глаза рукой. Сэмюэл продолжал читать:
— «И еще родила брата его, Авеля. И был Авель пастырь овец; а Каин был земледелец. Спустя несколько времени, Каин принес от плодов земли дар Господу. И Авель также принес от первородных стада своего и от тука их. И призрел Господь на Авеля и на дар его. А на Каина и на дар его не призрел».
— Погодите, — сказал Ли. — Или нет, читайте, читайте. Вернемся к этому потом.
— «Каин сильно огорчился, и поникло лице его», — читал дальше Сэмюэл. «И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? Если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты будешь господствовать над ним».
«И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. И сказал Господь Каину: где Авель, брат твой? Он сказал: не знаю; разве я сторож брату моему? И сказал Господь: что ты сделал? голос крови брата твоего вопиет ко мне от земли. И ныне проклят ты от земли, которая отверзла уста свои принять кровь брата твоего от руки твоей. Когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя: ты будешь изгнанником и скитальцем на земле. И сказал Каин Господу: наказание мое больше, нежели снести можно. Вот, Ты теперь сгоняешь меня с лица земли, и от лица Твоего я скроюсь, и буду изгнанником и скитальцем на земле; и всякий, кто встретится со мною, убьет меня. И сказал ему Господь: за то всякому, кто убьет Каина, отметится всемеро. И сделал Господь Каину знамение, чтобы никто, встретившись с ним, не убил его. И пошел Каин от лица Господня: и поселился в земле Нод, на восток от Эдема».
— Ну вот, — сказал Сэмюэл слегка устало, закрыв полуоторванную обложку. — Всего-навсего шестнадцать стихов. И, боже мой, я и забыл, как она страшна, ни единой нотки ободрения. Может, и права Лиза. Ничего тут не понять.
— Да, неутешительный рассказ, — тяжело вздохнул Адам.
Ли налил себе стакан темной жидкости из округлой глиняной бутыли, отхлебнул и приоткрыл рот, чтобы и горлом, и корнем языка ощутить вкус.
— Повесть имеет силу и долговечность, — промолвил Ли, — только если мы чувствуем в ней правду — и правду о нас самих. Как велико бремя общечеловеческой вины!
— А ты всю ее пытался принять на себя, — сказал Сэмюэл Адаму.
— Так и я, так пытается каждый, — продолжал Ли. Мы гребем к себе вину обеими руками, словно это что-то драгоценное. Видно, тяга в нас такая.
— Но мне от этой повести не горше, а легче, — произнес Адам.
— В каком смысле? — спросил Сэмюэл.
— Да ведь каждый мальчуган думает, что сам изобрел грех. Добру-то нас учат, и мы думаем, что научаемся ему. А грех вроде бы собственного нашего изобретения.
— Понимаю. Но почему же тебе легче от повести о Каине?
— Потому, — ответил Адам возбужденно, — что мы его потомки. Он наш праотец. И часть нашей вины — от наших предков. Нам не дали выбора. Мы дети своего отца. И не первые, значит, грешим. В этом оправдание, а оправданий на свете нехватка.
— Убедительных и вовсе нехватка, — сказал Ли. Иначе бы мы давно уж отмылись от нашей вины и мир не был бы полон удрученных, ущербных людей.
— Взгляните, однако, с иной точки, — сказал Сэмюэл. — Оправдание оправданием, но от наследья не уйдешь. От вины-то не уйдешь.
— Я помню, возмутил меня Господь немного, — сказал Адам. — Каин и Авель оба дали, что имели, а Бог дар Авеля принял, Каина же отверг. Никогда я не считал это справедливым. Никогда не понимал. А вы?
— Возможно, тут надо учесть обстановку, — сказал Ли. — Мне помнится, эта повесть писана пастухами и для народа пастухов, а не крестьян-землеробов. Разве пастушьему Богу жирный ягненок не ценнее, чем сноп ячменя? Жертву требуется приносить от самого лучшего, наиценнейшего.
— Так. Понимаю тебя, Ли, — сказал Сэмюэл. — Но предостерегаю — не дай Бог тебе пуститься в свои восточные рассуждения при Лизе.
— Да, но почему Бог осудил Каина? — спросил Адам, волнуясь. — Это же несправедливо.
— А ты вслушайся в слова. Бог вовсе не осуждал Каина. Но ведь даже Бог может отдавать чему-то предпочтение? Допустим, Богу баранина была милее овощей. Мне самому она милее. А Каин принес, скажем, пучок моркови. И Бог сказал: «Не нравится мне это. Приди снова. Принеси то, что мне по вкусу, и поставлю тебя рядом с братом». Но Каин огорчился. Разобиделся. А человек обиженный ищет, на чем сорвать досаду, — и Каин сорвал гнев на Авеле.
— В Послании к евреям святой Павел говорит, что Авель был угоден Богу верой, — сказал Ли.
— В Книге Бытия об этом не упоминается, — сказал Сэмюэл. — Ни о вере, ни о безверии. Только о горячем нраве Каина.
— Как миссис Гамильтон относится к парадоксам Библии? — спросил Ли.
— Да никак: она не признает, что там есть парадоксы.
— Молчи, друг. Пойди к ней самой с этим вопросом. Вернешься постарев, но дела не прояснишь.
— Оба вы над этим думали, — сказал Адам. — Я же лишь мальчиком слушал вполуха. Значит, Каина изгнали за убийство?
— Да. За убийство.
— И Бог поставил на нем клеймо?
— Ты вникни в сказанное. Знамение, печать Каинова была на нем поставлена не для погибели его, а чтоб спасти. И проклятье — удел каждого, кто Каина убьет. Это была ему охранная печать.
— А все же, думаю я, круто поступили с Каином, — сказал Адам.
— Может, и так, — сказал Сэмюэл. — Но Каин не погиб, имел детей, Авель же только в сказании этом живет. Мы — Каиновы дети. И не странно ли, что трое взрослых людей через столько тысяч лет обсуждают это преступление, точно всего лишь вчера оно совершилось в Кинг-Сити и суд еще не состоялся?
