Таким образом, Джеймс в первую очередь отстаивал следующий прагматический аргумент: для тех, кто верит в бога, этот бог реален, поскольку он действует в их жизни; люди убеждены, что их жизнь приносит больше удовлетворения, если они имеют веру. В то же время он видел в религии в первую очередь психологический феномен, совершенно естественную эмоциональную реакцию на туманную неоднозначность жизни, на страх, внутренний конфликт человека между двумя подходами к жизни – самоутверждением и пассивным подчинением, – на всегда присутствующий конфликт между «да-функцией» и «нет-функцией»; реакцию на самую реальную прагматичную ситуацию жизни, где одни идеи неизбежно отрицают другие.
Также Уильям Джеймс указывал, что религия – это естественный феномен, укорененный в разделенности нашего я, а по мере более глубокого понимания подсознательного мы научимся лучше понимать ключевую неуверенность внутри нас.
Мысли Джона Дьюи во многом созвучны высказываниям Уильяма Джеймса. Он тоже считает, что необходимо отказаться от идеи безусловных моральных обязательств, которые приложимы везде и во все времена, поскольку укоренены в неизменной внеисторической человеческой природе. Вместо этого прагматизм заменяет полюса «реальность-видимость» куда менее драматичной реальностью – между более и менее полезным. Это отражает тот факт, что язык греческой и римской мифологии, как и христианского богословия, был полезен нашим прародителям, но перед нами стоят иные задачи, требующие нового языка.
Дьюи считал, что философия должна стать инструментом изменения, а не сохранения существующего: «Сам рост есть наша единственная моральная цель».
Джеймс утверждал, что многие люди страдают от «чрезмерной веры», слишком сильной религиозности, а религиозная жизнь всегда несет в себе соблазн потакания себе. Любая попытка продемонстрировать истинность любого набора религиозных представлений «безнадежна».
Под влиянием Дьюи и других прагматистов философия действительно начала меняться: философы отказались от поиска неоплатонической реальности, стоящей за видимой стороной вещей (включая идеи о боге), в пользу исследования вопроса о том, как мы можем превратить настоящее в более полноценное будущее.
Джеймс и Дьюи говорили, что поиск определенности отражает попытку убежать из этого мира, вместо этого лучше заняться развитием воображения: «Следует отказаться от беспокойства о том, достаточно ли надежно обоснованы твои убеждения, и начать беспокоиться о том, достаточно ли развито твое воображение, чтобы ты мог найти интересную альтернативу нынешним представлениям. Цель движения и его поток должны вести не только к господству, но и к стимуляции».
Существуют разные способы оправдания представлений для определенной аудитории. Ни одна из таких аудиторий не лучше других и не является лучшим образцом какого-либо внеисторического идеала рациональности. Верующий всегда сможет оправдать большую часть своих представлений о боге, и такое оправдание будет соответствовать требованиям его социума.
В то же время у нас нет оснований думать, что эти представления, даже если они оправданы и на личном, и на групповом уровне, с большей вероятностью окажутся истинными. Не существует высшей цели исследования для так называемой истины, не существует и окончательного оправдания – доказательства правоты перед богом или перед судом разума, а не перед какой-то лишь ограниченной человеческой аудиторией.
У биологической эволюции Дарвина нет цели, поэтому она постоянно производит новые виды, а культурная эволюция порождает новые аудитории.
С точки зрения прагматиков мы живем в мире без сущностей. Поскольку мы не в состоянии выйти за пределы языка, не существует такого понятия, как «реальность», которое не передавалось бы через посредство словесного описания. В теории прагматизма познание вещи неотделимо от ее использования, поэтому для нее не существует такого описания, которое передавало бы, каков объект на самом деле, вне зависимости от его отношения к сознанию человека или его языку.
Для прагматизма (самыми яркими его представителями являются Уильям Джеймс и Джон Дьюи) человечество – это открытая система, в которой нет ничего неизменного или вечной сущности. Прагматисты руководствуются будущим человечества, которое, хотя и проистекает от настоящего, будет его каким-то образом превосходить.
Прагматизм (антиэссенциализм) в союзе с дарвиновской теорией эволюции указал на важную вещь: именно язык, а не ум является отличительной характеристикой нашего вида. И это позволяет нам выйти за рамки трансцендентальных историй, заменив их историями эмпирическими, основанными на опыте. Постепенно строительство лучшего будущего для себя пришло на смену попытке увидеть себя вне времени и истории. При этом переходе изменилась и сама идея философии: сейчас это больше инструмент созидания нас самих в будущем, чем орудие самопознания.
Но самым важным элементом позиции, отрицающей сущности, является идея, что не существует какой-то неподвижной человеческой природы ни в целом, ни в отношении отдельного человека.
Дьюи стремился показать, что каждое я может включать в себя ряд самых разных я, которые не обязательно действуют в гармонии. На протяжении века эта идея коснулась самых разных дисциплин и направлений в искусстве. Для многих людей она стала великим освобождением, особенно в мире, лишенном бога.
Многие историки считают, что психология появилась на стыке трудов Джона Дьюи и Зигмунда Фрейда. Аннетт Бейер так описывала позицию прагматизма: «Секулярный эквивалент веры в Бога – это вера в человеческое сообщество и его потенциальное развитие, включающее в себя многообразные когнитивные и нравственные достижения».
Таким образом, новая секулярная Троица – это доверие, нравственная амбиция и социальная надежда.
Джон Дьюи писал: «Нравственное развитие индивидуума и нравственный прогресс человечества в целом как вида ютятся на формировании таких человеческих я, которые способны увеличить многообразие взаимоотношений, составляющих эти я. Нет ничего иррационального или непонятного в идее, что нравственное сообщество имеет границы, заданные национальными, расовыми или гендерными факторами. Однако лучше думать о нравственном прогрессе как об усилении способности реагировать на более разнообразные нужды более широкой группы людей и вещей».
Моральный прогресс есть результат стремления ко всеохватывающей симпатии и эмпатии: «Нельзя стремиться к нравственному совершенству, но можно стремиться к тому, чтобы учитывать потребности других людей больше, чем ты делал это вчера». Моральный прогресс – это создание сложных разноцветных мозаик из разных человеческих групп, и есть надежда, что «с помощью тысячи маленьких стежков эти группы удастся сшить в единое целое».
* * *
Джордж Сантаяна – философ и писатель, которого тоже относят к прагматистам, хотя бы из-за того, что он дружил с Уильямом Джеймсом. Он утверждал, что в жизни нет ничего сверхъестественного, никакой «высшей души» или «сверхъестественного большего»: «Нет надежды на то, что небо подсластит наши скудные слезы», – потому что «Вселенная глубоко равнодушна к существованию и благополучию человека на земле, а человечество с точки зрения целого есть фрагмент фрагмента». Он считал, что «жизнь задает такие вопросы, на которые мы не можем ответить», она трагична, а идея трансцендентного не дает нам ничего существенного.
