К этому времени я дрожу от пробирающего до костей холода, но продолжаю идти следом за Игги по галечному пляжу. Когда мы оказываемся на тропе, Игги стукает меня по руке и мотает головой. Так тихо, как только можно, мы возвращаемся лесом назад, огибая маленькую поляну, пока мужчины на причале не оказываются перед нами как на ладони. Сложно разглядеть что-то в сумерках, но эти двое расхаживают туда-сюда со своими огромными фонариками, а старший держит в руках какое-то устройство, смахивающее на здоровенный мобильник со светящимся экранчиком. Джефф водит им над землёй влево-вправо, и устройство издаёт череду пронзительных щелчков и свистов: по несколько в секунду.
– Ч-что он делает? – спрашиваю я, стуча зубами.
– Это счётчик Гейгера. Он проверяет уровень радиации.
«Откуда он всё это знает?» – восхищённо спрашиваю себя я, а потом шепчу:
– Зачем?
– Ш-ш!
Мужчины говорят друг с другом, и до нас доносятся обрывки разговора.
– Отец! А что насчёт всей этой крови? – Джефф стоит ровно там, где некоторое время назад стояли мы, и оглядывается кругом.
– Ага. Это определённо может быть уликой. Но мы радиацию ищем. И либо её здесь нет, либо эта штука не работает. – Он поднимает устройство, и оно освещает его лицо в полумраке.
– Ты уверен…
– Слушай, сын. Я знаю, что видел, – властно и нараспев говорит он. – В обсерватории всё зафиксировано. Я показал это тебе, и ты согласился, так что теперь не прекословь мне, а?
– Да, отец, – следует кроткий ответ.
– Что-то явно произошло. Оно произошло тут или где-то рядом. И у меня есть подозреньица насчёт тех двух мальцов.
Оба смотрят в нашу сторону, и я чувствую тычок в бок. Я бегу за Игги к нашим великам, и мы мчимся домой – Игги со Сьюзи, укутанной в его куртку, и я, стынущий на зимнем морозе.
Глава 30
До деревни недалеко, но к тому времени, как мы добираемся туда, мне так холодно, как никогда в жизни не было.
Мы гоним изо всех сил, чтобы согреться. Мои мокрые джинсы противно липнут к ногам и натирают, когда я кручу педали. Голова Сьюзи высовывается из промокшей куртки Игги, и если курица может выглядеть неодобрительно, то Сьюзи определённо не в восторге от своего вечернего купания.
Облака быстро затянули небо, скрывая восходящую луну, и темнота окутывает нас, словно огромное чёрное покрывало. На самом деле вокруг так темно, а я так низко пригибаюсь к рулю, чтобы сохранить хоть какое-то тепло, что даже не замечаю, как мы оказываемся дома, пока не слышу дребезжание фермерской решётки под колёсами. Я поднимаю взгляд и вижу впереди первый деревенский дом, в окне которого мерцает огоньками ёлка.
Тормоза на древнем велике Игги громко скрипят, и мы останавливаемся на мосту через ручей. Мы не перекинулись ни словом с тех пор, как покинули причал, и мне так холодно, что я едва могу говорить.
– Ты как? – спрашивает Игги. Скоро его дом. – Хочешь, чтобы я…
– Н… нет. Я… я нормально. – Я просто хочу попасть домой. Почувствовать себя в безопасности и тепле. Я срываюсь на велике с места, чтобы поскорее преодолеть оставшиеся до дома улицы, и обнаруживаю, что Игги всё равно едет рядом со мной.
Это мило с его стороны.
– М-Ма всё равно думает, что я у тебя, – говорю я, пока мы крутим педали.
Я думаю о том, как буду объяснять, что случилось, начиная с того, почему я насквозь мокрый, когда Игги говорит:
– Тогда давай ко мне. Моя мама уехала в Хексхэм к Толстому Стэнли.
Я озадаченно смотрю на него.
– Это её новый ухажёр, – с прохладцей говорит он. – Его зовут Стэнли и он…
– Толстый? – догадываюсь я.
Мы заходим в дом Игги через заднюю дверь. С нас наконец перестало капать. Мы стоим у него на кухне и принимаемся за неприятнейшее занятие – снимаем свою промёрзшую одежду и складываем её в сушилку. Я кладу свой телефон рядом с кепкой Игги на батарею, чтобы он высох, и мы сидим, съёжившись, за потёртым деревянным столом, обмотав полотенца вокруг пояса и накинув на плечи, и наблюдаем, как крутится в сушилке одежда. Кухня пахнет картофельными очистками и совсем немного – куриным помётом из лотка возле двери. В раковине полно посуды. В доме не то чтобы грязно, но моя бабушка сказала бы «Фу, ну и свинарник», как она говорит про мою комнату.
Есть здесь и кое-что странное.
– Вы не украшаете дом к Рождеству? Не ставите ёлку? – спрашиваю я, вертя головой, чтобы разглядеть, есть ли тут открытки, или свечи, или хоть что-нибудь.
Игги пожимает плечами.
– Нет. Моя мама не очень-то во всё это верит.
– Не верит в Рождество? – поражённо переспрашиваю я.
– Она считает, что это всё хитрый ход, чтобы заставить нас тратить кучу денег и хотеть вещей, которые мы не можем себе позволить. И потом, зачем срубать здоровое дерево?
– А подарки тебе разве не дарят?
– Иногда папа дарит мне что-нибудь, – говорит он. – Когда вспоминает. А мама в этом году подарила бедной семье козу. В Африке или где-то там. Она говорит, что отдавать приятнее, чем получать.
Игги говорит с каким-то сомнением, но никто из нас долгое время не произносит ни слова, потому что зубы у нас стучат, и проходит несколько минут, прежде чем мы согреваемся настолько, чтобы сидеть и не трястись.
Снаружи позвякивают китайские колокольчики.
Наконец Игги глубоко вдыхает и шепчет:
– Так значит, это всё было? На самом деле?
Я медленно киваю, не отводя взгляда от вращающейся одежды.
– И что мы скажем, Тайт? Ты расскажешь своим маме с папой?
Я откидываю голову назад и опираюсь ей о стену за моей спиной.
– Думаю, мне придётся рассказать, Игги. В смысле… какой у нас есть выбор? Вот только моя Ма… Она довольно… хрупкая. Она будет переживать. Будет переживать, что я чокнулся. Расстроится, что кто-то вообще сказал такое – ну, знаешь, «иначе ты больше никогда не увидишь свою сестру». Она будет переживать, что мы вышли на воду. Я не хочу с ней так поступать.
Мы молчим некоторое время, погрузившись в раздумья.
– Может, сначала папе расскажешь?
– Это… это существо сказало не рассказывать никому.
– Но что мы сможем сделать, одни-то? Тайт, признай: мы дети. Если это какой-то… не знаю, какой-то сумасшедший в костюме…
– Но это не так. Мы оба это знаем.
Он вздыхает.
– Знаю. Но если это так, то мы должны сообщить в полицию.
– Ладно. Но мы знаем, что это не какой-то сумасшедший в костюме. Ты же помнишь – гигантские всплески, палка эта непонятная, которая ногу тебе вылечила, тот факт, что она просто… исчезла.
