На кого будет похожа наша Хромосомка?
Господи!
Я должна прекратить!
Возможно, у меня в животе пусто. Просто, ещё утром для меня мой новый жилец не имел особого значения, а теперь имеет! И с каждым часом всё больше и больше.
Я хочу…от Паши ребёнка.
Сейчас мысль об этом вызывает во мне прилив восторга. Мой маленький Благов. Вернее наш.
Это так глупо и незрело. Легкомысленно. Но, ведь дети рождаются от любви, разве нет?
Почёсывая пальцами живот, смотрю на то, с какой естественностью шалопай-баскетболист орудует ножом для рыбы, отделяя филе от хребта с хирургической точностью и непринуждённостью. Будто каждый день обедает в обществе английской Королевы.
Почему я раньше не замечала за ними этой неброской интеллигентности?
Подпрыгиваю от неожиданности, когда распахивается дверь. В комнату, подсвеченную ярким обеденным солнышком, врывается хозяйка.
Сажусь прямо, нервно разглаживая салфетку, лежащую на моих коленях. От напряжения и долгого ожидания у меня заходится сердце. Я очень волнуюсь. Это такой важный момент для нас с Благовым, ведь эта женщина — его мать. Если он её любит, я бы тоже хотела её полюбить. Мы с Хромосомкой хотели бы, исправляю себя.
Лилия Павловна стремительно проносится мимо, оставляя за собой шлейф глубокого насыщенного парфюма, и опускается на свободный стул рядом с Егором, ни на кого не глядя.
Лицо её раскрасневшееся, губы поджаты.
Следом в комнату входят мужчины.
Наблюдаю за ними, ожидая чего угодно. Благов совершенно невозмутим. Он опускается на стул, рядом со мной и хватает стакан с водой.
Его отец спокойно улыбается нам всем, в том числе мне, от чего я улыбаюсь в ответ. Его улыбка искренняя, и я уверена — у него куча мыслей в голове, совершенно не касающихся меня или того, что его сын за неделю сменил одну девушку на другую.
Он садится рядом с женой, которая отрывистыми движениями накладывает себе салат. Интересно, это всё готовила она?
— Как мне увидеть твою игру? — резко спрашивает она Егора. — Пока мы не уехали, хочу сходить.
— Обыкновенно, — пожимает плечом тот. — Завтра в пять вечера, билеты пришлю на почту.
— Олег, налей вина, будь добр, — обращается она к мужу, продолжая накладывать себе еду. — Хочу выпить за сына. Спасибо, что приехал вчера, когда мы с отцом тебя ждали.
— Пожалуйста, — мрачно отзывается Паша, поднося к губам стакан.
Поднимаю на него глаза, испытывая неловкость.
Меня толком никому не представили, и я не знаю, как себя вести.
Паша делает большой глоток. Его кадык дергается, жилы приходят в движение.
Перевожу взгляд с него на присутствующих.
— Катя, тебе налить вина? — любезно интересуется Олег Алексеевич.
Чувствую волнение и краснею, потому что он смотрит мне в глаза, терпеливо ожидая ответа.
И он назвал меня по имени.
От него исходит особая аура. Одновременно простота и НЕ простота. В глубоко посаженых карих глазах столько мудрости и понимания. Словно он меня насквозь видит, как и многие вещи в этом мире.
Бросаю быстрый взгляд на Пашу. Он пьёт воду огромными глотками, полностью отдав себя процессу.
Снова смотрю на Олега Алексеевича и, откашлявшись, говорю:
— Эмм…нет, спасибо…у меня ещё дела…
Не думаю, что моей Хромосомке понравится алкоголь.
Кажется, я начинаю сходить с ума.
— Это марочное вино, Итальянское, — терпеливо объясняет мне мужчина. — От одного бокала ничего не случится…
— Я…на диете, — нахожусь, отводя взгляд.
— Понял, не дурак… — разводит он руками. Уж не знаю, что он там понял, но он хитро улыбается и обращается к сыну. — Павел, тебе налить?
— А у меня почему не спросишь? — строит обиженку Егор, не выходя из образа дуралея.
— Я за рулём, — флегматично отвечает Паша, хватая брускетту с хамоном.
— У тебя режим… — поясняет отец Егору, возвращая бутылку на место.
— Ну, так от одного бокала ничего же не будет! — преувеличенно возмущается тот.
Отец семейства улыбается. Сдержанно и для себя.
— Что ж, давайте выпьем… — поднимая свой бокал, говорит он. — За тебя, сын, за твоё здоровье и семь футов под килем…
— Я тоже хочу сказать! — жёстко встревает Лилия Благова, сверля Пашу глазами. — За тебя, сынок. Пожалуйста, не забывай, что у тебя есть родители, и навещай их хотя бы ИНОГДА! Мы твоя семья — главная опора в твоей жизни, не забывай об этом и не забывай нас.
— Я тоже хочу сказать, — не менее жёстко чеканит Паша, глядя в глаза матери. — За мою семью. Я надеюсь, моя семья уважает моё слово и мои решения, потому что для любого человека это самый главный показатель становления личности.
— Я тоже хочу сказать, — разминая шею, говорит Егор. — За мою семью. Хочу напомнить своим родителям, что Я тот сын, который их никогда не забывает и регулярно навещает, но теперь реже, потому что у меня сборы…
Я начинаю хохотать.
Вот честно, я просто смеюсь до слёз.
Я была так напряжена в процессе этой словесной дуэли, но, этот балбес умудрился всю драму убить.
— Я…о…Господи…извините… — бормочу, хрюкая в свой кулак.
Это так неловко…
Бью себя по груди, будто пытаюсь откашляться.
Может, здесь все такие идиоты, что примут мой смех за бронхит?
Моё нервное напряжение, прямо-таки, трансформируется в хохот и я, не имея сил сдержаться, запускаю в Егора свою тканевую салфетку прежде, чем успеваю об этом подумать.
Он ловит её и, скомкав более плотный шар, запускает обратно с точностью профессионального баскетболиста.
Взвизгиваю.
Потому что вижу — эта бомба летит не в меня, а в Пашу.
Как коварно!
Вскакиваю и накрываю голову своего Грубияна руками, а щёку кладу на его макушку, беря Благова в защитную «коробочку». Принимаю своим плечом смертельный удар, жалобно пискнув.
Смеюсь и понимаю, что больше никто не смеётся.
Замираю и жмурюсь.
За столом гробовая тишина.
Проклинаю себя и свое обезьянничание.
Какой позор.
Что они обо мне ПОДУМАЮТ?!
Боясь вздохнуть, свобождаю темноволосую голову, нежно коснувшись пальцами его щеки. Кладу руки на Пашины плечи, заглянув ему в лицо с ужасом и раскаянием. Он запрокидывает голову и смотрит на меня не моргая.
Смотрит очень-очень странно.
