В этом вопросе двойное дно. Возможно, ей не совсем чхать на моё присутствие, иначе она спросила бы подругому.
— Лиля! — хмуро обрывает жену Олег Алексеевич. — Он знает, что делает.
— Мне наср…мне Батутин до одного места, — авторитарно поясняет Паша, глядя матери в глаза. — У него результаты отвратительные. На играх зал на две четверти пустой, американец с зарплатой под миллион в год сорок раз по кольцу ударил за сезон. Я подвинул бы его в любом случает, не сейчас, так через год.
— Один миллион…эммм…рублей? — уточняю я, не имея сил сдержаться.
Паша смотрит на меня и вздыхает.
— Рублями, КАтёнок, он жопу подтирает… — доходчиво объясняет мой интеллегентнейший из мужчин.
— Паша! Следи за языком!
Глава 24
Погрузившись в свои мысли, обрезаю ножницами лишние листики на персиковой пионовой розе и кладу её на стол, рядом с другими. Эти розы такие красивые, хочу, чтобы они постояли подольше.
Беру следующую и обрезаю корешок, потом проделываю то же самое с листиками.
Мы вернулись в Пашину квартиру пару часов назад. Пока я была в душе, за окном стемнело. Изучаю содержимое ящиков на огромной кухне, в поисках молотка для мяса. Как ни странно, но он находится в ящике со столовыми приборами. Странно, потому что кухня совершенно не укомплектована лишней утварью.
Это в очередной раз подтверждает мою догадку. Паша в этой квартире не жил. Мне кажется, этой сенсорной варочной панелью ни разу не пользовались, как и всем остальным. Кошусь на неё с подозрением, потому что я сама без инструкции вряд ли пойму как она вообще включается.
Расстилаю на длинном разделочном столе белое полотенце и начинаю отбивать корешки роз. Это рецепт моей мамы. С такой методикой они простоят больше недели как новенькие.
К разговору о мамах. У меня остался бередящий душу осадок после знакомства с матерью Паши. Я лишь единственный раз поймала на себе её взгляд. Холодный и изучающий. Как у натуралиста, препарирующего бабочку.
Я не сомневаюсь в том, что у них крепкая семья и эта женщина в ней — главный поборник семейных традиций и ценностей, которые она насаживает им всеми силами.
В субботу она запланировала пышное мероприятие в ресторане по случаю Пашиного тридцатидвухлетия. Там соберутся родственники и друзья, но я ни секунды не сомневаюсь в том, что этот праздник она делает больше для себя, чем для него. Судя по лицам мужчин, подобные вечеринки они терпят из-под палки, но её это не особо волнует. И ещё она хочет знать абсолютно всё о том, как они живут, что едят, где, блин, спят.
Я не знаю, хорошо это или плохо. Просто мои собственные родители никогда не были такими навязчивыми.
Чувствую покалывание в затылке и оборачиваюсь.
Через большой прямоугольный проем, отделяющий кухню от гостиной, за мной наблюдают внимательные карие глаза.
Рука с молотком зависла в воздухе, потому что я залипла.
Благов развалился на огромном кожаном диване, съехав по спинке и широко расставив ноги. На нём одни только шорты до колен. Его позолоченный торс в отсветах висящей на стене плазмы выглядит отлитым из бронзы.
Он спокойный и расслабленный. Скользит глазами по моим голым ногам, задерживается на моей попе, прикрытой короткими пижамными шортиками. Когда наши взгляды встречаются, роняю молоток, позабыв, зачем вообще его брала.
Благов подносит к губам тяжёлый бокал виски и делает глоток, не отрывая от меня глаз.
У меня по спине бегут мурашки.
— КАтёнок — львиное сердце, притащи пивка! — просит Егор, который сидит рядом с ним в идентичной позе, только в его руке бутылка безалкогольного пива.
Улыбаюсь.
Подхалим.
Вздыхаю и иду к холодильнику, продолжая смотреть на Пашу исподлобья. Он провожает меня глазами, делая ещё один глоток. Вернее, он провожает глазами мои ноги, которые слабеют от такого пристального внимания.
Его квадратные плечи опущены. Голова откинута на спинку дивана. Ткань шорт натянулась на его бёдрах. Облизываюсь, глядя на чётко прорисованные грудные мышцы и плоские коричневые соски, потом на его пах.
Врезаюсь в стальную двух-дверную махину и отскакиваю от неё, шипя и потирая лоб.
Смотрю на Благова, он в неверии качает головой, опустив руку со стаканом на живот.
Быстро открываю дверь, чтобы спрятаться за ней и дать себе пощёчину. Поднимаю глаза к небу, спрашивая его — отчего я такая ИДИОТКА?
В холодильнике нет ни одного свободного уголка.
Мы забрали из общежития кое-какие мои вещи и посетили крупны оптовый магазин, чтобы «забить холодильник», как выразился Паша. Этот поход был психологическим испытанием для меня, потому что «забить холодильник» в понимании Благовых, это швырять в огромную корзину абсолютно всё подряд, пока она не наполнится до краёв.
Гора перемешанных продуктов лежащих как попало.
Это тоже испытание, только для моего ОКР.
Хватаю бутылку с пивом и захлопываю дверь, чтобы не видеть этого кошмара. Я уберусь в холодильнике чуть позже. А то не смогу спокойно спать.
Пряча глаза, иду к дивану, шлёпая босыми ногами по деревянному полу.
— Какой хе*ей ты там занимаешься?.. — низким мурашечным голосом интересуется Паша, когда я оказываюсь перед ними.
Вскидываю на него глаза, протягивая Егору бутылку.
— Цветы подрезаю, — отвечаю послушно, становясь между его ног, согнув свою в колене.
Он не двигается.
Просто смотрит на меня.
Смотрит из-под полуопущенных век спокойно и неотрывно, будто я — неизбежность. Смотрит на всю меня, касаясь сразу всего. Ног, рук, моего лица. Ровно осведомляется, сделав глоток из стакана:
— Нафига?
Егор берёт бутылку, и я касаюсь пальцами Пашиного колена. Пробираюсь под ткань шорт, щекоча покрытую мягкими волосками кожу над ней.
— Чтобы не завяли… — отвечаю, глядя в его глаза.
Он склоняет голову на бок и бросает ленивый взгляд на мою флористскую лабораторию. Снова смотрит на меня и спрашивает:
— Тебе цветов купить?
Вздыхаю сокрушенно и сообщаю, пробираясь пальцами чуть выше:
— Их обычно дарят. Ну, знаешь, по какому-нибудь поводу…
— Я дарил тебе цветы? — на полном серьёзе спрашивает он.
— Нет.
Мой ответ чёткий и однозначный.
Не то чтобы меня это смущало. Он подарил мне кучу всего другого тогда. Гору новых открытий и эмоций. В том числе, мой первый оргазм, моё первое возбуждение. Мою первую любовь. И последнюю, походу. Сейчас, когда я смотрю на него такого — настоящего, я чётко понимаю, что совершенно пропала.
