- Зато я могу и даже обязан это сделать, — улыбнулся Лучано. - Ему вредно столько сладкого. Перлюрен, веди себя прилично.
Он мягко, но решительно отнял у енота конфеты и вернул их на столик, а потом взял мохнатого сладкоежку за шлейку и обратился к сыну канцлера, если только правильно понял их невероятное сходство. Черты лица и стать, манера держаться, холодный пронзительный взгляд… Сын или племянник, но, несомненно, родственник!
- Прошу прощения, грандсиньор, моя лютня… Не знаю, как вас благодарить…
- Так она принадлежит вам? - уточнил юноша и поставил футляр на пол, прислонив его к кровати Айлин. - Прекрасный инструмент. Мне было несложно ее забрать.
Он тут же потерял к Лучано всякий интерес, взглянув на Айлин со странным выражением, которое Лучано определил бы как робкую нежность, если бы применительно к Синьору Ледяной Глыбе это не звучало так немыслимо. Синьор Саймон тем временем развалился на кровати Айлин в изножье и принялся дегустировать конфеты, невероятно напоминая Перлюрена. С набитым ртом он еще ухитрялся что-то рассказывать, и Айлин улыбалась, кивая и глядя на Саймона совершенно по-сестрински, с умилением и ласковой насмешкой.
«Этот - братец, — безошибочно определил Лучано. - Старше нее годами, но разумом точно моложе. А теперь, пожалуй, и душой, потому что за три недели путешествия Айлин повзрослела не на один год. И собственная пережитая смерть, разумеется, никому душевной юности не добавляет. А вот грандсиньор Дарра - тот посложнее. Неужели он и Айлин?.. Нет! Он - безусловно… Но не она».
Он подхватил с пола лютню, закинул ее ремень за плечо и взял Перлюрена в руки. Енот прижался к нему, обиженно и ревниво поглядывая на синьора Саймона и явно считая, что из них двоих заслуживает конфет куда больше.
- Прошу прощения, благородные синьоры и синьорина, — поклонился Лучано. — Я вас оставлю.
- Конечно! - светло улыбнулась Айлин.
Саймон лишь рассеянно кивнул, уплетая цукаты из большой коробки, зато Дарра окинул его оценивающим взглядом, под которым Лучано захотелось поежиться, хотя день был теплый. «Я тебя увидел и запомнил, — говорил этот взгляд. - И если мне покажется, что ты помеха…»
«Ну что вы, грандсиньор, — постарался выразить Лучано и ответным взглядом, и еще одним прощальным поклоном, почтительно отступая спиной к дверям. - Я знаю свое место! Где-то на коврике рядом с Перлюреном, не извольте сомневаться!»
Серые глаза, удивительно темные для такого бледного лица, снова стали равнодушными, и Лучано вышел в коридор, закрыв за собой дверь. Атам, пользуясь, что его никто не видит, все-таки передернулся. Саймон и Дарра… Герои веселых рассказов синьорины магессы. Саймон, значит, это который с нефритовой флейтой… Очаровательная парочка.
Один, попадись ему на дороге, прибьет безмятежно, словно муху, искренне не понимая, что кому-то еще, кроме него, может быть больно. Ребенок с чудовищным могуществом опытного мага, играющий заклятиями, словно Перлюрен - веточками. Второй даже слишком взрослый для своего возраста. Этот, если ему помешаешь, взвесит тебя, словно опытный меняла - подозрительную монету. Вычислит все убытки и выгоды, а потом бесстрастно разотрет в порошок любого, у кого хватит глупости вызвать его недовольство.
«Любимый братец и несчастливый влюбленный, молчаливый и тоскующий… Но как Айлин этого не видит?! Она же смотрит на грандсиньора Дарру без тени кокетства, сочувствия или неловкости…»
В коридоре Лучано устроился на низкой скамеечке между двух больших кадок с лимонными деревьями, ухоженными и пышными. Спустил Перлюрена с рук, и енот мгновенно исчез в густой блестящей листве, а Лучано откинулся на стенку и вытянул ноги, на которые положил футляр Ласточки.
Из палаты слышались приглушенные голоса, и вполне можно было подслушать, о чем Айлин говорит с благородными синьорами, но Лучано так устал от постоянной необходимости быть настороже, что позволил себе расслабиться. И очень быстро об этом пожалел. Айлин что-то воскликнула резко, тревожно. Лучано встрепенулся, но голоса мигом стали тише.
Он уже хотел подобраться к двери, как та распахнулась, и юные синьоры вышли из палаты. Саймон имел вид сконфуженный и виноватый, а Дарра излучал холодное неодобрение так явственно, что Лучано сам едва не устыдился непонятно чего. Великий талант! Грандсиньора Дарру ждет блестящая карьера, где бы он ни решил применить свои способности управления людьми.
Он ожидал, что юные маги уйдут, но те остановились в дюжине шагов от Лучано возле открытого окна, выходящего в сад. Саймон понурил голову, а Дарра принялся тихо и монотонно отчитывать его за что-то. Лучано попытался превратиться в слух, но тут с другой стороны коридора застучали каблуки, и показалась такая восхитительная дама, что он окинул ее восторженным взглядом.
Пожалуй, именно так, только лет на пятнадцать моложе, Лучано представлял себе саму Айлин до того, как впервые ее увидел, по одному лишь описанию Беатрис. Лицо дамы трудно было назвать красивым - во всяком случае, по дорвенантским меркам, — но оно было столь изысканным, тонким и умным, что мгновенно западало в душу. И это не говоря уже о глазах, голубых, как Льяметта в полдень, и роскошных тяжелых косах цвета чистейшего золота!
«Мастер Ларци пришел бы в восторг, — подумал Лучано. - Мастер Лоренцо тоже… Да что там, будь я сам на десяток лет старше! Так выглядела бы рапира из лучшей стали, если бы кто-то вздумал дать ей человеческий облик».
Единственным, что никак не портило впечатление, но, напротив, усиливало эффект от ее вида, было то, что дама носила глубокий траур. Глухое черное платье без единой оборки или ленточки, туго заплетенные и ничем не украшенные волосы, руки в черных перчатках… Дама прошла мимо скамьи, равнодушно глянув на Лучано, и скрылась за дверью палаты Айлин.
«Неужели матушка?»
Сладко замирая от любопытства, Лучано посмотрел на синьоров, увлеченных беседой, встал и шагнул к двери, делая вид, что манит к себе Перлюрена.
- Айлин, милая! - воскликнула гостья с такой бесконечной нежностью и облегчением, что Лучано уверился в своем предположении.
- Тетушка Элоиза! - воскликнула Айлин, и Лучано замер, пораженный.
Тетушка? Тетушка?! Нет, следовало признать, о тетушках он знает… ровно столько же, сколько и о матерях, если быть честным. Но готов был поклясться, что таким тоном может говорить только мать, причем искренне любящая!
Послышалось шуршание шелка, и Лучано понял, что в палате обнимаются. Воображение нарисовало картину так явно, что он устыдился, словно подсмотрел за чем-то сокровенно личным и святым.
- Тетушка, но… почему вы в трауре? - пораженно спросила Айлин несколькими мгновениями позже.
Он не слышал, что ответила дама. Элоиза, какое изящное имя, такое же прекрасное, как его обладательница. Но еще через пару вздохов послышался всхлип, и Айлин простонала:
- Претемнейшая, как же это… Дядюшка Тимоти…
Сердце Лучано резанула боль. То есть отзвук чужой боли, как он внезапно понял с полной уверенностью. Совсем рядом, в нескольких шагах от него, Айлин плакала, уткнувшись лицом в плечо, обтянутое черным траурным шелком, а тетушка Элоиза гладила ее по спине и просила не расстраиваться…
