Мы с Келланом вышли на улицу, и холод осенней ночи мгновенно ударил нам в лицо. Он прислонился спиной к кирпичной стене бара, уперев левую ногу в камни, закрыв глаза и подняв голову к небу. Я полез в карман за сигаретой, но остановился.
Дерьмо.
Не курить.
Я прислонился к стене рядом с ним.
— Как ты держишься? — спросил я, доставая зажигалку и начиная щелкать ей туда-сюда.
— Честно?
— Да.
Он открыл глаза, и я увидел, как он борется со слезами.
— Я упражнялся на гитаре, и моя рука начала дрожать. На днях такое тоже было. Мои руки не перестают трястись. Думаю, это все в моей голове, потому что я боюсь химиотерапии. Я много читал в интернете про химию мозга. Это когда человек как бы теряет некоторые когнитивные функции. Так что, возможно, я даже не смогу больше играть на гитаре. Или писать тексты. Я имею в виду… — он прикусил нижнюю губу и глубоко вздохнул. Мой крепкий, всегда сильный брат медленно ломался. И я ничего не мог с этим поделать.
— Я имею в виду… музыка… это я. Это моя жизнь. Я провел так много времени, убегая от нее. А теперь, если я не смогу играть на гитаре…
— Я буду играть для тебя, — сказал я, именно это и подразумевая.
Он заржал.
— В твоем теле нет ни одной музыкальной косточки, Логан.
— Я могу научиться. И, черт, помнишь, как ты научился готовить, когда мой отец сломал мне руку?
— В тот единственный год, когда я сделал индейку на День Благодарения?
Я усмехнулся.
— И ты кричал: «Кто знал, что проклятую индейку нужно было размораживать больше четырех часов?», когда пытался ее разрезать.
— Но серьезно? Кто это знал?
— Хм, каждый, у кого есть мозги? Хотя, отдавая тебе должное, я никогда не видел индейку, полностью сгоревшую снаружи и абсолютно сырую внутри. Для этого нужен талант. Что мама сказала об этом? — спросил я, вызывая в мыслях несколько приятных совместных воспоминаний.
Мы сказали хором:
— Что это за херня? Если вы хотели моей смерти, то лучше бы воспользовались ножом. Это было бы менее болезненно, чем эта чертова индейка!
В этот раз мы с Келланом оба рассмеялись. Это было не так уж смешно, но мы хохотали от души, смеясь так сильно, что у обоих разболелись ребра. От воспоминаний слезы текли по нашим лицам.
Когда смех прекратился, пространство заполнилось холодной тишиной, но, по крайней мере, это молчание не было одиноким — со мной был мой брат.
— Как она сегодня? — спросил Келлан про маму.
— Это не твоя забота, Кел. Серьезно. Я вернулся, так что теперь она на моих руках. У тебя достаточно своих забот. Теперь моя очередь помогать.
Он склонил голову в мою сторону.
— Да, но что насчет тебя? Как ты держишься?
Я вздохнул.
Я не мог сказать ему, как близок был к тому, чтобы сорваться. Я не мог сказать, насколько разбилось мое сердце при виде мамы в таком состоянии. Я не мог сдаться, когда он нуждался во мне больше всего. Я должен быть сильным для него, потому что его жизнь была жизнью человека, который спас меня. Я не был героем и не был спасителем, но я был его братом и искренне надеялся, что этого будет достаточно.
— Со мной все хорошо, Келлан, — сказал я.
Он не поверил.
— Все хорошо, честно.
Келлан знал, что это была ложь, но не стал уличать меня в ней.
— Я действительно беспокоюсь за маму. И не знаю, как ей помочь… И если я уйду… — он сделал паузу, его внутренние демоны и страхи случайно проскользнули между его губами.
Оттолкнувшись от стены, я встал перед ним.
— Нет. Нет. Ты не должен говорить подобное, ладно? Смотри, ты здесь. Тебе сделают химиотерапию. Это поможет. Договорились?
В его взгляде отражались все его сомнения.
Я слегка толкнул его в плечо.
— Ты не умираешь, Келлан. Договорились?
Его подбородок слегка задрожал, и он кивнул.
— Договорились.
— Нет, скажи так, как будто ты в этом уверен. Ты не умираешь! — сказал я, повышая голос.
— Я не умираю.
— Еще раз!
— Я не умираю! — сказал он в холодный воздух.
— Еще раз!
— Я ни хера не умираю! — выкрикнул он в последний раз, победно вскинув руки и улыбаясь.
Я притянул его в крепкие объятия, прижимая близко к себе. Спрятав слезы, побежавшие по моему лицу, я слегка кивнул головой и прошептал:
— Ты не умираешь.
Мы вернулись в ресторан, и я увидел его выступление. Надо признать, руки у него действительно дрожали, но его музыка была лучшей из всего, что я слышал. Эрика смотрела на него так, словно видела вечность в душе этого парня. Она любила его. И это причина для меня, чтобы полюбить ее. Даже если она ненавидела меня всего с потрохами, самая большая часть меня полюбила ее за то, что она любит моего брата до глубины души.
— Я должна вернуться и закончить проверять свою письменную работу, — сказала Эрика после того, как Келлан закончил выступление. Мы все стояли в баре с напитками в руках, смеясь с Джейкобом и на некоторое время позабыв о реальности предстоящих дней.
— Я поеду с тобой, — сказал ей Келлан. Он сунул руку в карман и бросил мне ключи от машины. — Ты можешь вернуться на моей машине, Логан.
Возможно, для всех остальных эти слова ничего не значили, но они говорили, что он доверял мне. Он всегда доверял мне, даже когда я этого не заслуживал.
— Встретимся у твоей машины, Эрика. Я только захвачу гитару.
Она кивнула и ушла. В тот же момент Келлан наклонился к Джейкобу с совершенно искренним выражением лица.
— Эй, мужик, я просто хотел, чтобы ты знал. Если со мной что-то случится… — он сделал паузу, повернулся в мою сторону и усмехнулся, — чего не произойдет, потому что я не умираю. Но если вдруг что-то случится, мне было бы легче, если бы ты присмотрел за Эрикой. Мне так было бы лучше.
Джейкоб наклонился вперед, поставив локти на столешницу.
— И именно сейчас я скажу, чтобы ты отвалил и не смел даже думать о чем-то подобном.
Келлан ухмыльнулся.
— Нет, в самом деле. Ты позаботишься о ней?
— Мы не будем говорить об этом, — ответил Джейкоб.
— Да, Кел. Хватит драматизировать, — согласился я.
— Чувак, у меня рак.
— Не смей, блядь, шантажировать меня своим раком, — рявкнул Джейкоб, бросив в него тряпкой. — Меня это не интересует, — шутливо добавил он.
— Но пообещай мне, что позаботишься о ней, — попросил он в последний раз.
