— Твои поцелуи мне не нужны. Не пытайся продать себя дороже. Выглядит смешно, не более. — Раза поднял руку, пальцами в черной перчатке касаясь ее щеки.
Прикосновение обожгло холодом. Незнакомое, чуждое ощущение, лишенное привычного тепла рук.
— С Шейном можешь общаться. Хочешь рисковать им — твое право. Я тебя предупреждал. — Рука поднялась по скуле, задела висок, длинный палец очертил линию роста волос, спускаясь к уху.
Вэл почти не смела дышать. Она замерла от тихого страха, накатывающего волна за волной подобно приливу: от несмелого очаровательного восторга и вдруг возродившейся в ней необъяснимой нежности.
Странное сочетание, вывернувшее душу.
— Ну а Зефф… — Ладонь Раза отвела каштановые пряди, аккуратно, ласково отодвинула ворот туники, большим пальцем поглаживая кожу. — Хорошо. Ради Яковы — что угодно. Среди моих людей так мало женщин, увы. Будет работать в архиве.
— Что? — Вэл моргнула, не совсем понимая смысл сказанных слов, а когда поняла, оторопело мотнула головой. — Раза. Нет. Ты что? Не надо!
— Что такое? Ты же сама попросила подыскать ему работу здесь. Я ее нашел. Пусть коробки таскает. Мне все равно. Передай, что в деньгах он не потеряет, остальное решу с ним. — Раза иронично приподнял уголки губ, ударяя насмешкой в темных глазах. — Так что же, Кролик? Я выполняю твои условия. Слово за тобой.
Чуткие пальцы ласкали шею нежно, медленно, чуть гладили плечи, расслабляя, поддразнивая, побуждая откликнуться.
Вэл запоздало поняла, как сильно скучала по этим прикосновениям. Сердце на миг растаяло, забылось, отодвинув все прошлое, все невысказанное.
— Конечно… я… — Она не знала, что следует сказать.
Вэл была точно дикий, зашуганный зверек, почувствовавший тепло рук вернувшегося из небытия хозяина.
Хотелось потянуться вперед, прижаться щекой к мягкой коже куртки, глубоко вдохнуть запах Раза, наполнить им легкие до предела, чтобы голова закружилась, улетела, забылась.
— Скажи. Я — твоя, Раза, — мягко и спокойно произнес он, заглядывая в помутневшие от неожиданной щедрой ласки голубые радужки.
— Я — твоя, Раза, — покорно повторила она, ставя точку.
Сдалась. Затрясло так, что руки заходили ходуном. От ласки, от давно забытой нежности, от ощущения потерянной надежности и защиты.
Еще немного, еще чуть-чуть. Пусть трогает, гладит, ласкает. Делает что угодно. Пожалуйста.
— Если ты моя — тогда расскажи мне, а что у тебя на шее?
Сердце замерло, а затем ударило, подскакивая до самого горла.
Весь мир звенящими осколками рухнул вниз, срываясь в удушающую безнадегу.
Лицо Раза исказила жесткая злая ухмылка.
Резкое движение плечом, игра сильных мышц, заметная даже под одеждой, — и с губ Вэл сорвался тихий стон, когда пальцы, только что нежные, обхватили шею, сильно сжались на горле, причиняя боль. Она захрипела, дернулась, вцепляясь ладонью в запястье мужчины.
Больно. Унижающе. Привычно.
Так, как и всегда.
И тут же страх, отступивший было, уколом пронзил под ребрами.
— Кто в этот раз? Волк? Или нашла новую забаву? Говори. — Узкие черные глаза уничтожали, подминали под себя, цепляли, подавляя волю.
— Никто! Пусти меня! — Вэл дернулась всем телом, закусила губу, скалясь открыто, не отводя взгляда.
Злость поднималась в ней, вскипая горячей лавой.
Она устала бояться. Устала быть сломленной, поверженной, подавленной страхом и силой Раза. Ей было плевать на вину, на обстоятельства, на то, что ее предупреждали.
На то, что следы на ее шее принадлежали Шейну.
Она желала их и, получив, ни о чем не жалела.
И если Раза считал, что Вэл должна быть ему верна, едва ступив в этот проклятый город, — пусть катится в пекло, где ему уготовано почетное, честно заслуженное место.
Потому что это была не измена. Потому что это было другое, личное, то, что никогда его не касалось. Долг, который Вэл отдала волку.
Близость примирила их, стерла прошлое, и ничто больше не имело значения.
Но она знала одно — то, что произошло, — не должно существовать для Раза. Никогда.
— Что у тебя с шеей? Говори! — Раза хорошенько встряхнул ее, заставляя переступать по упругому ворсу ковра в попытках удержаться ровно.
Грудой камней упало на плечи, придавливая к полу, отчетливое понимание того, насколько стала невыносима боль, как сильна усталость от извечных унижений.
— Нормально у меня с шеей, понял? — прошипела Вэл сквозь стиснутые зубы. И безумно, бесконечно испугалась, увидев нечеловеческую ярость в черных глазах.
Раза сдавил ее горло пальцами и тут же отшвырнул от себя, вложив в движение силу. Вэл отлетела назад, ударившись спиной о дверцу большого деревянного шкафа. Хрустнуло дерево. А может быть, и кости — она не видела различий.
— Учись хорошим манерам, Валлери Эйри, — отрывисто, хриплым голосом произнес Раза, приближаясь поступью зверя, загнавшего в угол беззащитную жертву.
С трудом устояв на ногах, прислонясь к шкафу, Вэл ошарашенно мотнула головой, каштановые волосы прядями заскользили вдоль лица, падая на блестевшие страхом глаза, мешая.
Она вскинула подбородок, смотря, как блики света размазываются по черной кожаной куртке, играя в движении, и тут же кулаком Раза ударил ее по лицу, взрывая голову болью.
Ее откинуло назад, кровь хлынула в рот, запах меди и соли ворвался в ноздри. Вэл пошатнулась, ноги подогнулись, но она чудом устояла, вжавшись в твердыню деревянного шкафа за спиной. Подняла дрожащую руку, дотрагиваясь пальцами до разбитых губ.
Удивительно, что целы зубы. Вэл медленно отняла руку, изумленно распахивая глаза, смотря на трясущиеся, обагренные кровью пальцы.
Невероятно. Раза…
— Сука ты… — Она подняла окровавленное лицо вверх, нервно проводя языком по нижней разбитой губе. — Ты меня ударил.
Раза едко хмыкнул и наклонил голову, не отводя жесткого, пронзающего насквозь взгляда.
Быстрые юркие змейки скользнули под белой кожей, исчезли и возникли вновь.
Вэл уже не совсем понимала границы своего страха. Больше, казалось, было невозможно, но сердце, вылетающее из груди, говорило об обратном. Возможно. Будет еще страшнее.
Потому что Раза терял контроль, погружаясь в собственное безумие.
Вэл сглотнула, смотря в черные беспросветные глаза. Страх затопил ее, не давая дышать.
Убьет ведь. Еще немного, и убьет. Не рассчитает силу или, наоборот, рассчитает — но исход один. Убьет. Потому что слишком сильны чувства, слишком больно бьет по самолюбию униженное достоинство зверя.
