Читаю книжки — все больше фантастику, в прошлой жизни мне было не до книжек. А теперь — как прорвало, глотаю одну за другой. Хорошо! Только иногда будто под ложечкой сосет — адреналина не хватает, что ли? Или неистребимое чувство справедливости говорит: «Вот взять бы, да свернуть башку этому толстомордому политикану! Чтобы сука думал, что говорит!» Жалко, что чистильщик не имеет права по своему пониманию убирать человеческий мусор — иначе он долго не проживет.
— Уйдите! Отстаньте от меня! — услышал девичий голос. Поморщился — вот этого только не хватало! Такой ясный апрельский день, солнце, все тает — и какие-то суки портят настроение окружающим!
Тут рюмочная, которую недавно открыл какой-то непонятно откуда вынырнувший кавказец. Крутят шаверму, продают спиртное в розлив — сомневаюсь, что имеет лицензию на торговлю разливной бормотухой. Как следствие — у шинка начали кучковаться сомнительные личности, ну как мухи на дерьмо летят! Ну а где собирается такое быдло — жди неприятностей.
Вздохнул еще раз, и пошел на звуки сражения. Заглянул за угол кирпичного строения, и тут же уткнулся взглядом в спины пятерых парней, примерно шестнадцати-двадцати лет от роду. Как их там называют — ауешники? Мода такая пошла, парни невеликого ума вдруг ударились в уголовную «романтику». Не знаю, что там такого романтичного в сидении на нарах в камере, где воняет потом, немытыми носками и застарелым табачным дымом (было, да…), но вот же — нашлись так сказать адепты этого идиотизма! Одни дебилы ходят с белыми ленточками и взахлеб вопят за своего лидера Сисяндра, другие ботают по фене и мечтают усесться на нары. И что вот с такими идиотами делать? Жизнь научит? Да прежде чем научит, они столько наворотят, что ни один бульдозер их дерьмо не своротит!
Девчонка отчаянно отбивалась — на вид лет пятнадцать, аккуратненькая, домашняя, видно, что никаким боком не относится к этой компании. Но сражалась отчаянно — пыталась врезать ногой старшему, самому высокому из гоп-компании, прыщавому рыжему юнцу. Отбивала руки другого, который пытался задрать ей юбку. Глаза голубые, яркие, как весеннее небо. Хороша! Эх, где мои пятнадцать лет? Когда-то целовался я с такой девчонкой…встретил ее через двадцать лет. Она шла держа за руку двух таких же яркоглазых и румяных девчонок, девчонки хохотали и глаза их сверкали, как бриллианты. И так мне тогда стало горько! Ведь она могла быть моей! А эти девчонки — моими дочерьми. Но не сложилось. Я ушел в армию, и…так из нее и не вернулся.
— Эй, парни, отвалите! — скомандовал я, очень надеясь, что обойдется без мордобоя.
— Чеооо?! — старший повернулся ко мне, остальные продолжили удерживать девчонку — Старый, свали отсюда! А то обижу! Я так-то стариков не трогаю, но ты внатури оборзел! Считаю до трех! Не свалишь, щас башку разобью, старый пень!
— Я сказал — отвалите от девчонки! — продолжаю я спокойно, расслабляясь, как всегда перед боем. В голове спокойно, мысли улеглись по своим местам, не мешая рефлексам заниматься тем, чем им положено заниматься.
— Ну, ты достал! — парень шагает ко мне, в его руке блеснул длинный узкий клинок. Ну ни хрена себе оборзели эти ауешники, или кто они там! С ножом! На деда!
Замахивается, бьет коротко, и даже умело, целясь в печень. Блокирую удар, бью сам, целясь в гортань костяшками подогнутых к ладони пальцев. Само собой — попадаю, этот удар отработан просто до уровня инстинкта. Парень хрипит, ушибленная гортань не дает дышать. Мог бы и убить, но зачем мне труп? Парень падает, и тогда остальные четверо бросаются на меня. У двоих ножи, у их «коллег» — телескопические дубинки.
Все как в тумане. Не тот я уже, черт подери, не тот! И в лучшие годы пятеро отморозков с ножами и дубинками — это было бы тяжело, но сейчас, после ранений, в семьдесят лет?! Перебиваю переносицу одному, тому, что с дубинкой и уже замахнулся.
Блокирую удар ножа второго, бью ему в висок что есть силы, чтобы не встал…третий получает удар в солнечное сплетение — прямой, ногой. И тут же чувствую резкую жгучую боль в груди. Все. Попался! Конец. Но прежде…
Ломаю руку, которая держит заточку, подтягиваю к себе ублюдка, и одним движением ломаю ему шею. Тут же уклоняюсь от удара дубинкой последнего оставшегося на ногах отморозка, бью в гортань, и тоже сворачиваю шею негодяю.
Первый, которому я ударил в гортань шевелится на земле, и у в моем затухающем сознании вспыхивает яркая мысль: «Я сдохну, а ты будешь жить?! Не бывать этому!» Пошатнувшись, шагаю к парню и ударом каблука ломаю ему шею. Со вторым, что получил удар в живот — проделываю то же самое — мне теперь все равно. Все, вот теперь можно уходить. Теперь — все. Вышел на пенсию, называется.
В последний раз посмотрел на яркую, наборную рукоять, торчащую из груди, и…начинаю уплывать. Сердце, рассеченное заточенным до остроты иглы металлом затрепетало в последний раз, как мотылек, сгорающий в пламени свечи и остановилось.
Нет — никакой киноленты с моей жизнью не промелькнуло перед моими глазами. Глупости это все, я знаю. Последней мыслью было: «Все, пи…ц!». И я умер.
* * *
Девчонка, которая заворожено смотрела на происходящее, наконец очнулась и завизжала. Визжала она долго, зажимая уши и закрыв глаза, но на ее визг никто не пришел — как и раньше, когда грязные пальцы подонков шарили у нее в трусиках. Никто — кроме этого незаметного, худощавого старика, лежащего теперь у ее ног.
Она дрожащими руками достала из сумочки смартфон, с трудом набрала номер полиции и несколько минут, срывающимся, дрожащим голосом рассказывала о том, что здесь произошло. У нее был порыв убежать, забыть все как дурной сон, но посмотрев на старика, она отбросила эту идею. Это будет как-то…неправильно. Она должна рассказать людям, что здесь случилось и как погиб этот человек.
Скоро на пятачке за магазином стало тесно от набежавших, наехавших полицейских. Оперативнику, который прибыл на место вместе с криминалистом и прокурорским следователем, пришлось даже наорать на участкового и патрульных полицейских, норовивших затоптать место происшествия.
Потом начали скапливаться любопытные — алкашня, работники магазина и просто случайные прохожие. Откуда-то, как воронье на падаль, прилетели и репортеры. Все снимали на телефоны, вытягивая шеи, вставая на цыпочки, будто это могло помочь им как следует все рассмотреть.
Девчонка рассказала о том, как все случилось. Опер недоверчиво мотал головой — старик голыми руками убил пятерых отморозков, каждый из которых выше его минимум на полголовы?! Головы им свернул?! Что это за терминатор в «Аляске»?!
Посмотрел документы. Военный пенсионер Фролов Максим Леонидович. Бывший полковник. Мда…настоящий полковник! Уработал пятерых, да еще и самого последнего — уже фактически будучи мертвым. Силен, дед! Жаль…уходит старая гвардия, теперь таких не делают. Железные люди!
Посмотрел его смартфон…никаких записей в контактах. Кроме одной: «Игошин». Позвонил, представился, рассказал о происшедшем. На той стороне трубки хрипловатый мужской голос бесстрастно сказал: «Информацию принял». И отключился. Больше этот номер не отвечал — «Абонент недоступен».
