В подвале воздух был жиже, прохладнее. В полной темноте Глеб медленно шел вперед, ведя по стене металлическим прутом. Тихий монотонный скрежет успокаивал нервы.
За поворотом блеснула полоса электрического света — и звук оборвался: в щели приоткрытой двери он увидел профиль Ксении. Глеб двинулся на свет — и снова остановился — когда услышал ее голос. Он не понял ни слова — Ксения говорила на незнакомом ему языке. Судя по интонации, что-то ее волновало.
Глеб шагнул вперед — и поморщился, когда под ногой хрустнуло стекло. Но, похоже, его не услышали — разговор не прервался. Тогда Глеб подошел к самой двери. Приоткрыл ее шире кончиками пальцев. Теперь он видел Ксению целиком — напряженную, сосредоточенную. Вполоборота к ней стоял верзила с бритым мясистым затылком и лицом мастиффа. Внешне он выглядел мощнее, эффектнее Глеба, но в этом случае куда важнее был взгляд. А взгляд Глеба, наверняка, отражал готовность к драке.
Но Мастифф не собирался драться. Он расплылся в добрейшей улыбке — словно дедуля, увидевший свою внучку, — и заключил Ксению в объятья. А затем обхватил ладонищами ее лицо и оставил на носу нежный короткий поцелуй — словно бабочка села.
Это было последнее, что запомнил Глеб перед тем, как ощутил резкую боль в затылке — и полоса света погасла.
— И это все? — с легким разочарованием произносит Граф.
— На сегодня — да.
Я и не заметила, когда в его руках успела оказаться чашка с кофе. Моя же, вымытая, стояла на полке на своем месте. Я слишком глубоко погрузилась в свою историю — что непростительно, когда рядом находится такой человек, как Граф. Он позволяет мне уходить в себя, внушает чувство безопасности — чтобы потом хорошенько меня встряхнуть. Так кошка играет с мышкой перед тем, как ее съесть.
— В таком случае, вы не только воровка, но и халтурщица, — прерывает мои размышления Граф.
Не знаю, почему, но его слова меня задевают.
— Мы не договаривались…
— Ваши отрывки слишком короткие.
— Потому что…
— Я увеличиваю срок нашего наказания с одного до трех месяцев.
Такое ощущение, словно кухня еще недавно была залита дневным светом, а сейчас он вдруг померк. Дело не в том, что Граф изменил срок. Дело в том, что он сделал это так просто. Продемонстрировал, что мы играем по его правилам. У меня нет права голоса. Моя судьба зависит не столько от истории, сколько от прихоти Графа. Это не сюрприз и не откровение — я знала об этом и раньше, — но впервые он продемонстрировал это так явно.
Столько раз обещала себе не обращать внимания на его провокации, но все равно едва ли не каждый раз оказываюсь к этому неготовой. Щеки вспыхивают, пока я медленно поднимаюсь со стула.
Граф в коем-то веке провожает меня до прихожей. Уверена, что дело не в вежливости, — ему нравится наблюдать за моим смятением. Плащ не подает — надеваю сама, пока Граф наблюдает за мной, опираясь плечом о дверной косяк. И уже открываю дверь, когда за спиной раздается:
— А куда делся тот герой с разорванным ухом? — словно между прочим интересуется Граф.
Я не оборачиваюсь, избегая еще больших неприятностей, на которые может спровоцировать Графа моя победная улыбка.
— Он никуда не делся, просто не на виду — днями и ночами следует тенью за Глебом, ничем себя не выдавая. Он мастер в этом деле, — переступаю порог. — Спокойной ночи, Граф, — и закрываю за собой дверь.
Впервые я ухожу от Графа, не сомневаясь, что завтра ночью дверь его дома будет открыта.
ГЛАВА 5
Дверь закрыта.
Это невозможно.
Первая мысль — совершенно нелепая: может, я сплю? Вторая — уже более реальная: Граф задержался, или с ним что-то случилось. А вот от третьей мысли по позвоночнику пробегает холодок: Граф дома, и с ним все в порядке.
Все еще пялюсь на дверь, касаясь кончиками пальцев ручки, когда слышу с подъездной дорожки знакомый голос.
— Шахерезада, вы крайне невнимательны.
Выдыхаю — и только потом оборачиваюсь.
Граф выходит из новенького ярко-красного бумера.
— Совершенно не смотрите по сторонам, — добавляет он, присаживаясь на капот.
Граф ошибается. Не заметить эту машину — даже в тусклом свете фонаря, блестящую, словно под лучами тропического солнца — мог разве что слепой. Я же не только ее заметила, но и обратила внимание, что она припаркована напротив соседнего дома, куда более скромного внешне, чем это авто. Двигатель был выключен, водительское кресло не просматривалось. А я точно знала, что Граф ездит на темно-синем Понтиаке тысяча девятьсот семьдесят третьего года выпуска, объем двигателя — шесть целых, тридцать семь сотых литра. Так что — да, можно сказать, Граф застал меня врасплох. Снова.
Зачем ему бумер? Произвести на меня впечатление? А это ему зачем? Но я включаюсь в игру. Покачивая бедрами, подхожу к авто, легонько провожу ноготками по двери, изображая удивление и восторг.
— Кого вы довели до самоубийства своей книгой, чтобы заполучить такую красотку? — томно спрашиваю я, облокачиваясь о машину так, чтобы сквозь стекло лучше рассмотреть салон. Уверена, поза у меня при этом весьма эффектная — пусть юбка и по колено, а не как у его Камиллы.
Граф разглядывает меня примерно таким же взглядом, как я — бумер.
— Никто не умер, — в тон мне отвечает Граф. И развязно добавляет: — Пока что, — распахивает переднюю дверь пассажирского сидения. — Прошу вас.
Ну, чем я рискую?
Сажусь, пристегиваюсь.
— Простите… — Граф тянется через меня к бардачку, заставляя вжаться в спинку кресла. — Гляну, на месте ли права…
Он не дотрагивается до меня только потому, что я на эти бесконечные секунды перестаю дышать, — настолько между нами крохотное расстояние. И как только при этом я успеваю почувствовать его аромат? Мне нравится, как пахнет Граф. Только этот запах — со свежими, теплыми нотами — совершенно ему не идет, словно украден у другого человека. Если закрыть глаза, то можно представить кого-то благородного, верного, искреннего…
— Шахерезада, вы спите? — издевательски интересуется Граф. Открываю глаза. — Вы не перестаете меня удивлять… — Вот это уж точно не комплимент — в данном контексте. — Поездка на машине не отменяет вашей обязанности. Я вас слушаю.
— Куда мы едем?
— Это сюрприз.
Отворачиваюсь к стеклу. Сначала вижу то, что за ним, — сонные коттеджи, спрятанные за неприступными стенами, припаркованные у обочин автомобили, усыпанные листьями, — ярко-желтыми там, где их окропляет свет фонаря. А потом взгляд падает на мое отражение — отстраненная, уставшая, жесткая молодая женщина. Тень себя прежней. Растягиваю губы в улыбке.
— Слушайте внимательно, Граф…
— Да, я помню, повторы платные, — тот час же реагирует он.
