Танцы могли продолжаться, пока не наступало полное изнеможение. В круг танцующих то и дело заходили новые участники, занимая место выбывших. «Сколь дики помянутые пляски, столь же страшен крик, при том произходящий, однако они столько от того забавы имеют, что ежели плясать начнут, то по тех пор не перестанут, пока не запышатся и не обезсилеют, – замечает С.П. Крашенинников. – Великая честь тому, кто всех перепляшет. Иногда они безпрестанно пляшут часов по 12 и по 15 с вечера до самого утра, и ни один в юрте не остается, кто бы ни пожелал тем забавляться: самые дряхлые старики не жалеют терять при том последней силы» [118, c. 112].
Праздники подобного типа есть на Камчатке и сейчас, правда, в реконструированном виде. У коряков это Хололо, отмечаемый в поселке Лесная, а у ительменов – Алхалалалай, проводимый в Ковране.
Программируемость и влияние музыки
М. Добкин де Риос и Ф. Кац, исследуя стадии наркотического опьянения, пришли к выводу, что поспешный подход, приводящий, по сути, к неосознанному приему галлюциногенов, опасен для человека. Последствия могут выражаться в тошноте, рвоте, тахикардии, повышенном давлении, расстройстве желудка [14, р. 18; 144, р. 467]. Если же употребление идет согласно установленной традиции, то есть с длительной подготовкой, ожиданием и умеренностью, то этого, как правило, не происходит. Известная истина гласит, что для усиления или даже вызывания состояния опьянения иногда достаточно лишь одного представления требуемых результатов. Иными словами, можно испытать ИСС от одного гриба при соответствующей настройке, а можно отравиться десятком без достижения такового. Также возможно переживание глубокого опыта и вообще без принятия тех или иных веществ, просто находясь, что называется, «на облаке», то есть в компании лиц, их употребляющих, как мы это уже неоднократно иллюстрировали на примерах корякских праздников (рис. 7.6).
Самовнушение играет важную роль в шаманских техниках экстаза вообще и при употреблении мухомора в частности. Многие исследователи, такие как Пероне, Шренк-Нотцинг и другие, еще в XIX веке доказали на опытах, что наркотизированный так же легко поддается внушению, как и загипнотизированный. В определенных моментах человек, находящийся под влиянием малой дозы галлюциногенного вещества, может быть переведен в более глубокую фазу и направлен в необходимое русло. «Поэтому если человек при напряженном ожидании, что с ним случится что-нибудь определенное, дает себя занаркотизировать, то под влиянием самовнушения он увидит в галлюцинациях все, что ожидает, – делает вывод психофизик Леманн. – В этом отношении наркоз и транс действуют одинаково: человек в них испытывает все то, чего пожелает. По этой причине ведьмам грезились дикие оргии и половой разврат; ученый магик под влиянием одуряющих курений получает власть над небесными духами и демонами, которые являются к нему и исполняют его приказания; отравленный алкоголем и табаком шаман и теперь вступает в сообщение с духами, которые дают ему ответы на все предлагаемые им вопросы» [106, c. 374].
Рис. 7.6. Герберт Джеймс Дрейпер (1863–1920). Шабаш.
Именно поэтому европеец, поедая мухоморы, бывает разочарован. У него нет культуры потребления этих грибов и вследствие этого нет и шаманских переживаний, которые имеют место у северных народов. Конечно, играют роль и объективные психотропные качества мухомора, но они являются лишь фоновыми. Известно, что иботеновая кислота, мусцимол и мускарин, считающиеся основными психоактивными веществами мухомора, вызывают симптомы, отличающиеся от таковых при поедании самого гриба [34].
Чтобы лучше разобраться в этом вопросе, стоит привести некоторые данные из области психиатрии. Например, первичный приступ истерии может быть вызван случайным происшествием, которое становится решающим для возникновения всех симптомов в дальнейшем. Не случайно Сиденгам еще в XVII веке говорил, что истерия «подражает всем болезням» [143, c. 331]. Само невротическое состояние – это лишь фон для самых разнообразных проявлений. Французский психолог П. Жанэ в Pautomatisme pshychologique (1889) описал один случай в своей практике, наглядно показывающий, как некое представление переходит в галлюцинацию у больных истерией. Как-то раз он пришел к своей пациентке по имени Люси и предложил ей провести опыты. Последняя отказалась. Тогда П. Жанэ попросил рассказать ему сказку про Али-Бабу. Вначале Люси постоянно сбивалась, но вскоре ее речь стала гладкой, убедительной. Она в красках описывала сцены, не обращая внимания на врача. Вдруг она громко вскрикнула и, указывая глазами на угол комнаты, прошептала: «Вот они, разбойники, в больших мешках». Она прекратила рассказ и стала наблюдать за тем, что происходит, время от времени вставляя свои комментарии к увиденному. В завершение П. Жанэ делает вывод: «Наши мысли, здоровых людей, холодны и бледны, тогда как у них они полны красок и жизни, и образы всегда переходят в галлюцинации» [106, c. 378]. В нашем случае мы можем отметить, что при приеме мухомора даже в небольших дозах мышление становится более объемным для самого экспериментатора и более узким, односторонним – для наблюдателя. В этом состоянии слова как бы приобретают форму, а реальная обстановка и все происходящее вокруг воспринимается и оценивается сквозь призму захватывающих переживаний и представлений. Таким образом проходит работа хантыйского сказителя, ночи напролет поющего былины. Слова провоцируют возникновение образов, затем же сказитель вновь переводит их в устную форму.
Проблемой влияния звука на галлюциногенные образы очень плотно занимались Теренс и Деннис Маккенны. В частности, ими было установлено, что определенные звуковые колебания усиливают действие галлюциногена, сонастраивают группу экспериментаторов и дают ход тому или иному видению. Они полагают, что звук образует некую психожидкость – основу галлюциногенного эффекта: «Она (психожидкость – О.Д.) пузырится, фосфоресцирует и не поддается описанию. Перед ней языковая метафора беспомощна, ибо на самом деле вещество это представляет собой запредельную для языка материю. Это речь, но состоит она не из слов; это речь, которая становится и является тем, о чем она говорит. Она суть более совершенный первичный Логос. Мы убеждены, что, экспериментируя с этими голосовыми феноменами – при воздействии психоделиков и без них, – можно будет постичь транслингвистическую материю и использовать ее для достижения любой реальности, ибо произнести что-либо таким голосом – значит заставить это случиться!» [174, с. 101]
Из ранних записей можно привести следующий пример, полученный в ходе использования конопли: «Я сидел, откинувшись в кресле и глубоко погруженный в свои (?) мысли. Моя жена была в это время на кухне, а знакомый, бывший у нас в гостях, отправился в туалет. Вдруг мой слух прорезал очень громкий ритмичный треск, похожий на тот, что получается при разрывании бумаги. Тут же моим глазам предстала такая картина: мой знакомый стоит на полусогнутых ногах, со спущенными штанами и, озираясь, с остервенением отматывает из рулона метры туалетной бумаги. Она то и дело рвется, издавая соответствующий звук, а он отматывает все больше и больше. Тут появляется моя жена с нарезанным тортом. Видение исчезает, и я понимаю, что изначальный хруст, который я не смог идентифицировать и который послужил основой для возникновения галлюцинаций, был не чем иным, как звуком ломающихся под ножом песочных слоев торта» [173].
