— Как не было и у Реджины, до встречи с твоим братом, — обратила внимание Маргред.
— Какова вероятность того, что моя сестра забеременеет от селки? До тех пор, пока Люси придерживается своего вида, у нее все будет в порядке.
Мэгги приподняла бровь.
— В самом деле?
Черт.
Он своего вида не придерживался. Также как и она, слава Богу.
— Я только имел в виду… Ты сама мне сказала, что большинство из потомства людей и селки — люди. Люси — селки только наполовину. Если она выйдет замуж за смертного человека, их дети, возможно, тоже будут людьми. Они будут в безопасности.
— Человеческие дети Люси были бы в безопасности, — повторила Маргред.
Калеб нахмурился.
— Возможно. Демоны никогда не приходили за Люси.
— Тогда почему ты полагаешь, что наш ребенок был бы в опасности?
— Потому, что Мэгги, черт возьми, ты — селки.
— Больше нет.
— Ты — селки. В твоей крови. В твоих генах. А у меня гены матери. Сочетание… — Его горло сжалось от страха за нее. — Это слишком опасно.
— Не ты ли говорил не придумывать себе трудности раньше времени?
— Мэгги, если ты забеременеешь, то с таким же успехом ты могла бы нарисовать мишень на своем животе. Демоны придут за тобой. Ты можешь умереть.
Эта мысль пронзила его внутренности. Он сжал ее руку.
— Я не могу потерять тебя.
— Сердечко мое. Любовь моя. — Ее голос был ласковым, глаза темными и нежными. — Все смертные умирают. Сейчас или через пять лет, или через пятьдесят… что из этого может сравниться с вечностью? И все же я предпочла бы один год с тобой, чем тысячелетие без тебя. Теперь я — человек. Позволь мне быть человеком.
Она была всем, что он когда-либо хотел. А она хотела семью. С ним.
— Это риск, — упрямо настаивал он.
— Жизнь есть риск. Я выбираю эту жизнь с тобой. Позволь мне прожить ее в полном объеме.
Ее любовь потрясла его.
Ее вера пристыдила его.
— Мэгги
Дерьмо.
— Я никогда не мог устоять перед тобой.
Ее улыбка была медленной и соблазнительной. Она была так прекрасна, с широко посаженными, темными, понимающими глазами и улыбкой «иди и трахни меня».
— На это я и рассчитываю.
— У тебя с твоим предыдущим партнером не было детей. Что если я не смогу дать тебе ребенка?
— Уровень рождаемости селки снижался на протяжении веков. Может оказаться так, что я бесплодна. Если у нас не получится, то мы сделаем то, что делают другие человеческие пары. Привыкнем. Усыновим. Я не жду чуда, Калеб. — Улыбка у нее стала грустной. — Разве что только очень маленького.
Она разрывала ему сердце.
Откинув за спину волосы, она встала, бросив на него откровенный взгляд.
— Хочешь составить еще один список причин, почему это плохая идея? Или хочешь заняться любовью?
Жаркая волна ударила ему в пах. Калеб сглотнул. Он был так взвинчен. Или он мог бы быть, если бы дал ей хоть полшанса.
Если бы дал им шанс.
Жизнь есть риск.
— Я хочу тебя, — честно сказал он. — Я всегда тебя хочу.
Ее груди — в его руках, его тело — в ее теле. Нет ничего между ними. Кожа к коже, так же, как это было в первый раз.
— Это хорошо.
Она расплылась в улыбке. Иди и возьми меня.
Калеб ухмыльнулся с любовью и вожделением и обогнул кухонный стол.
Барт Хантер возился с входной дверью в темноте.
Что-то было не так. Тревога пронзила сырую вечернюю мглу и алкогольный туман от виски, как маяк.
Крыльцо без света. Люси всегда оставляла на крыльце зажженный для него свет. Дверная ручка повернулась под его рукой прежде, чем он смог достать ключ. Она никогда не забывала закрыть дверь. Она была аккуратной девушкой, Люси. Ответственной. Не то, что…
Его разум вздрогнул от сравнения, как от старого ушиба.
Он споткнулся в передней. Так тихо. Так темно. Запах от Крокпота — помидоры, возможно, и лук — пропитал первый этаж.
Барт колебался между пустой кухней и затемненной гостиной. Его желудок заурчал от смеси голода и излишка джина «Сиграм». Возможно, он съест кусочек, чтобы доставить ей удовольствие.
Но сначала он еще выпьет.
Он качнулся в сторону гостиной и бара. Резко остановился, сердце заколотило.
— Люси?
Она сидела прямо на диване с широко раскрытыми глазами, блестящими в темноте.
За агрессией он скрыл дрожь и вину. Он ненавидел, когда она видела его пьяным.
— Что, черт возьми, ты делаешь? Тебе следовало быть в постели.
— Следовало, — сказала она.
По тону ее голоса было невозможно определить, соглашается она с ним или спрашивает.
Барт нахмурится.
— Да что с тобой такое?
Она сделала паузу, как будто действительно задумалась над этим.
— Я не знаю.
Неохотно он шагнул вперед. Она выглядела… иначе. Бледнее, возможно, хотя трудно было сказать об этом в темноте. Она пахла так, словно после школы работала в саду, острый, свежий аромат, как у летней травы.
— Что с тобой, заболела или еще что-то?
— Я могла заболеть.
Несоответствие возрастало, как желчь в его горле.
Он никогда не знал, что с ней делать, с этим самым младшим ребенком, его единственной дочерью. Если бы Элис была рядом, все было бы по-другому. Лучше. Рот наполнился горечью. Многие вещи были бы лучше.
Он потер кончик носа.
— Ну, ты поела?
— Нет.
Он ждал, что она шевельнется, встанет с дивана, вскочит и предложит приготовить что-нибудь для них двоих, как это было всегда.
Он хотел, чтобы она ушла спать, прочь с его дороги, прочь с глаз. Он хотел выпить, черт возьми.
Но она продолжала смотреть на него широко раскрытыми, немигающими глазами, как у куклы. Не двигаясь с места.
Дерьмо.
Барт протопал на кухню, обжегшись рукой о крышку Крокпота, когда накладывал какое-то варево, сделанное ею утром, — чили, догадался он, — в две тарелки.
Одну из них он передал ей.
— Давай. Ешь.
Она ждала до тех пор, пока он не опустил ложку и не поднес ее ко рту, прежде чем сделать тоже самое.
Ели они в тишине. Он не знал, что ей сказать. Никогда не знал.
