Слушай меня, о Павсаний, премудрого отпрыск Анхита!
и сочинил такую надпись:
Врач знаменитый Павсаний из племени Асклепиадов
Был от Анхита отца в Геле родимой рожден,
Чтобы премногих мужей, изнуряемых тяжким недугом,
Вспять отвратить от дворца, где Персефона царит
[681].
А тело той бездыханной женщины, говорит Гераклид, сохранял он целых тридцать дней без дыхания и без биения крови; и за это Гераклид называет его не только врачом, но и волхвом, заключая это из следующих стихов:
Други! о вы, что на склонах златого холма Акраганта
Град обитаете верхний, ревнители добрых деяний,
Ныне привет вам! Великому богу подобясь средь смертных,
Шествую к вам, окруженный почетом, как то подобает,
В зелени свежих венков и в повязках златых утопая,
Сонмами жен и мужей величаемый окрест грядущих,
В грады цветущие путь направляю; они же за мною
Следуют все, вопрошая, где к пользе стезя пролегает;
Те прорицаний желают, другие от разных недугов
Слово целебное слышать стремятся, ко мне обращаясь.
Акрагант он здесь называет великим, говорят, потому, что жителей в нем до восьмисот тысяч, а живут они в такой роскоши, что Эмпедокл сказал: «Акрагантяне едят так, словно завтра умрут, а дома строят так, словно будут жить вечно!» Сами же эти стихи, «Очищения», были оглашены на Олимпийских играх рапсодом Клеоменом (как о том пишет Фаворин в «Записках»).
Был он, по словам Аристотеля, свободолюбив и чуждался всякой власти: так, он отверг предложенную ему царскую власть, откровенно предпочитая простую жизнь. Это подтверждает Тимей, сообщая и причину его народолюбия. Однажды его пригласил один из архонтов; ужин длился и длился, а вина не несли; все терпеливо ждали, но Эмпедокл рассердился и потребовал вина, а хозяин ему ответил, что ожидается чиновник из совета. Тот явился и тотчас стал главою пира – явным старанием хозяина, который тайно добивался тираннической власти; и гость всем повелел или пить вино, или выливать себе на головы. Эмпедокл смолчал, но на следующий день призвал обоих к суду, и хозяина и распорядителя, и добился их осуждения и казни. Таково было начало его государственных дел.
В другой раз лекарь Акрон [Высокий] попросил у совета уделить место для памятника его отцу, высочайшему среди врачей в своем искусстве; но Эмпедокл воспрепятствовал ему, выступив с рассуждением о равенстве и задав, между прочим, такой вопрос: «Какие же стихи мы напишем на том памятнике? Не такие ли:
Врач Высокий, Высокого сын, высокий в искусстве,
Лег на высоком холме в граде высоком своем»
[682].
(Вторую строку некоторые приводят иначе:
В высшей отчизне рожден, в высшей гробнице почил.)
Впрочем, иные говорят, что это стихи Симонида.
Позднее он даже распустил Тысячное собрание
[683], учрежденное за три года перед тем, из чего явствует не только его богатство, но и его народолюбие. Тимей (который не раз упоминает о нем в XI и XII книгах) недаром говорит, что в государственных делах образ мыслей у него кажется противоположным тому, который в стихах, – ибо в стихах он говорит о себе:
Ныне привет вам! Бессмертному богу подобясь средь
смертных,
Шествую к вам…
И, посещая олимпийские игры, он требовал такого внимания, что ни о ком другом столько не говорили, сколько об Эмпедокле.
Еще позднее и в Акраганте стали о нем горевать, однако потомки его врагов воспротивились его возвращению. Он удалился в Пелопоннес и там умер. Не обошел его и Тимон, напавши на него так:
…Лаясь бесстыдно,
Все, что сумел, суеслов Эмпедокл обернул наизнанку,
Ставя основы, которым самим потребны основы.
О кончине его есть различные рассказы
[684]. Так, Гераклид, сообщив о бездыханной женщине и о той славе, которую стяжал Эмпедокл возвращением покойницы к жизни, говорит, что он совершал жертвоприношение близ Писианактова поля, созвав к нему некоторых друзей, среди которых был и Павсаний. После пира гости отошли отдохнуть в стороне, под деревьями ближнего поля или где кому хотелось, а Эмпедокл остался лежать, где лежал; когда же наступило утро и все встали, его уже не было. Стали искать, допрашивать слуг, те твердили, что ничего не знают, как вдруг кто-то сказал, что в полночь он услышал сверхчеловечески громкий голос, призывавший Эмпедокла, вскочил, увидел небесный свет и блеск огней, и больше ничего. Все были поражены; Павсаний вышел и послал лошадей на розыски, но потом велел всем отложить тревогу, ибо, сказал он, случилось такое, что впору лишь молиться: Эмпедоклу теперь надо приносить жертвы как ставшему богом. Гермипп говорит, что акрагантянку, которую врачи почли безнадежной, а Эмпедокл исцелил, звали Панфея; по этому поводу он и совершал жертвоприношение, а приглашенных было до восьмидесяти человек. Гиппобот уверяет, что, встав от застолья, Эмпедокл отправился на Этну, а там бросился в огнедышащее жерло и исчез – этим он хотел укрепить молву, будто он сделался богом; а узнали про это, когда жерло выбросило одну из его сандалий, ибо сандалии у него были медные. Но Павсаний с таким рассказом не согласился.
Диодор Эфесский, писавший об Анаксимандре, говорит, что именно у него перенял Эмпедокл и театральную напыщенность, и величественное одеяние. Когда в Селинунте от зловоний ближней реки начался мор и люди умирали, а женщины выкидывали, то Эмпедокл придумал на собственный счет подвести туда две соседние речки, и вода, смешавшись, стала здоровой. Так прекратилась зараза; и когда селинунтяне пировали на берегу реки, перед ними явился Эмпедокл, а они, вскочив, простерлись перед ним и стали молиться, как перед богом. Чтобы это впечатление их осталось навсегда, Эмпедокл и бросился в огонь.
