Ведь кто под царскую вступает сень,
Тот раб царю, хоть он пришел свободным, —
он перебил:
Не раб царю, коль он пришел свободным
[214].
Так говорит Диокл в «Жизнеописаниях философов»; другие рассказывают это о Платоне.
Немного спустя, поссорившись с Эсхином, он предложил: «Не помириться ли нам и не прекратить ли препирательства, или ты ждешь, пока кто-нибудь не помирит нас за чашею вина?» – «Я готов», – сказал Эсхин. «Так помни же, что это я первый пошел тебе навстречу, хоть я и старше тебя». – «Клянусь Герой, – воскликнул Эсхин, – ты говоришь разумно и ведешь себя гораздо лучше, чем я: ибо я положил начало вражде, а ты – дружбе».
Таковы рассказы о нем. Всего было четыре Аристиппа: первый – наш; второй – автор сочинения об Аркадии; третий – которому дала образование его мать, приходившаяся дочерью первому Аристиппу; четвертый – философ Новой академии.
Киренскому философу приписывают три книги «Истории Ливии», посланные им Дионисию, и еще одну, включающую двадцать пять диалогов, отчасти на аттическом, отчасти на дорийском наречии, а именно: «Артабаз», «К потерпевшим кораблекрушение», «К изгнанникам», «К нищему», «К Лаиде», «К Пору», «К Лаиде о зеркале», «Гермий», «Сон», «К председателю пира», «Филомел», «К домочадцам», «К порицателям», которые осуждали его за любовь к старому вину и гетерам, «К порицателям», которые осуждали его за роскошный стол, «Послание к дочери Арете», «К упражняющемуся перед олимпийскими состязаниями», «Вопрос», «Другой вопрос», «Слово к Дионисию», «Слово об изображениях», «Слово о дочери Дионисия», «К тому, кто считает себя обесчещенным», «К тому, кто собирается давать советы». Некоторые говорят, что он написал также шесть диатриб; некоторые, в том числе Сосикрат Родосский, – что он вообще ничего не написал. По мнению же Сотиона (в его второй книге) и Панэтия, сочинения его следующие: «О воспитании», «О добродетели», «Поощрение», «Артабаз», «Потерпевшие кораблекрушение», «Изгнанники», шесть диатриб, три «Слова» – «К Лаиде», «К Пору», «К Сократу» и «О судьбе».
Конечным благом он объявлял плавное движение, воспринимаемое ощущением.
Теперь, описав его жизнь, мы перейдем к его ученикам – киренаикам, среди которых, впрочем, некоторые называли себя последователями Гегесия, другие – Анникерида, третьи – Феодора; а затем остановимся на учениках Федона, из которых главные – эретрики.
Дело обстоит так. Учениками Аристиппа были его дочь Арета, Эфиоп из Птолемаиды
[215] и Антипатр из Кирены. У Ареты учился Аристипп, прозванный «учеником матери», а у него – Феодор, прозванный сперва «безбожником», а потом – «богом». Антипатр учил Эпитимида из Кирены, тот – Паребата, а тот – Гегесия, прозванного Учителем Смерти, и Анникерида, который выкупил из рабства Платона
[216].
Те из них, которые сохранили верность учению Аристиппа и назывались киренаиками, придерживались следующих положений. Они принимали два состояния души – боль и наслаждение: плавное движение является наслаждением, резкое – болью. Между наслаждением и наслаждением нет никакой разницы, ни одно не сладостнее другого. Наслаждение для всех живых существ привлекательно, боль отвратительна. Однако здесь имеется в виду и считается конечным благом лишь телесное наслаждение (так говорит Панэтий в сочинении «О школах»), а не то, которое восхваляет и считает конечным благом Эпикур и которое является спокойствием и некоей безмятежностью, наступающей по устранении боли.
Кроме того, они различают конечное благо и счастье: именно конечное благо есть частное наслаждение, а счастье – совокупность частных наслаждений, включающая также наслаждения прошлые и будущие. К частным наслаждениям следует стремиться ради них самих, а к счастью – не ради него самого, но ради частных наслаждений. Доказательство того, что наслаждение является конечным благом, в том, что мы с детства бессознательно влечемся к нему и, достигнув его, более ничего не ищем, а также в том, что мы больше всего избегаем боли, которая противоположна наслаждению. Наслаждение является благом, даже если оно порождается безобразнейшими вещами (так заявляет Гиппобот в сочинении «О школах»): именно даже если поступок будет недостойным, все же наслаждение остается благом, и к нему следует стремиться ради него самого.
Освобождение от боли, о котором говорится у Эпикура, они не считают наслаждением, равно как и отсутствие наслаждения – болью. Дело в том, что и боль и наслаждение являются движением, между тем как отсутствие боли или наслаждения не есть движение: отсутствие боли даже напоминает состояние спящего. Они признают, что иные не стремятся к наслаждению, но лишь из-за своей извращенности. Однако не всякое душевное наслаждение или боль порождаются телесным наслаждением или болью: например, можно радоваться единственному благоденствию отечества как своему собственному. Тем не менее память о благе или ожидании блага не ведут к наслаждению, как это кажется Эпикуру: дело в том, что движение души угасает с течением времени. Далее, они говорят, что наслаждения порождаются не просто зрением или слухом: например, мы с удовольствием слушаем подражание погребальному плачу
[217], подлинный же плач нам неприятен. Промежуточные состояния они называли отсутствием наслаждения и отсутствием боли.
Однако телесные наслаждения много выше душевных, и телесные страдания много тяжелее: потому-то они и служат преимущественным наказанием для преступников. Таким образом, считая, что боль неприятна, а наслаждение приятно, они главным образом заботились о последнем. Поэтому же – ибо хотя к наслаждению следует стремиться ради него самого, но некоторые наслаждения часто порождают противоположные им беспокойства – они считают слишком утомительным добиваться соединения всех наслаждений, составляющих счастье.
Они полагают, что мудрец наслаждается, а невежда страдает не постоянно, но лишь по большей части и что достаточно бывает наслаждаться отдельными случайными удовольствиями. Разумение, по их мнению, есть благо, ценное не само по себе, а лишь благодаря своим плодам. Друзей мы любим ради выгоды, так же как заботимся о частях своего тела лишь до тех пор, пока владеем ими. Некоторые добродетели присущи даже неразумным. Телесные упражнения помогают овладеть добродетелью. Мудрец чужд зависти, любви и суеверия, ибо эти чувства порождаются пустою мнительностью, но ему знакомы горе и страх, которые порождаются естественно. Богатство также дает возможность наслаждения, самостоятельной же ценности не имеет.
