риторические: «О витийстве, или Протагор»;
исторические: «О пифагорейцах», «Об открытиях».
Некоторые из этих сочинений писаны на комедийный лад, например «О наслаждении» и «Об уверенности»; некоторые – на трагедийный, например «Об Аиде», «О благочестии» и «О полномочии». Есть у него и некий промежуточный слог в разговоре – там, где собеседуют философы, военачальники и государственные мужи. Писал он и по геометрии, и по диалектике, и речь его повсюду была разнообразна, возвышенна и способна волновать сердца.
Полагают, что в своем отечестве он убил властителя и освободил граждан от тираннии
[419]; так пишет Деметрий Магнесийский в «Соименниках». Там же сообщается о нем вот что: и мальчиком и взрослым он держал при себе ручную змею, а перед смертью завещал верному человеку во время похорон спрятать эту змею на погребальных носилках, чтобы казалось, будто он отошел к богам
[420]. Так и было сделано; но когда граждане, с громкими похвалами сопровождавшие тело Гераклида, подняли шум, то змея это услышала и высунулась из-под его плаща, всех обративши в ужас. Однако потом все открылось, и люди увидели Гераклида не каким он казался, а каким он был. Наши о нем стихи таковы:
Ты, Гераклид, пожелал, чтоб люди поверили славе,
Будто по смерти своей стал ты живою змеей.
Ты обманулся, мудрец, – иное у нас в разуменье:
Видя животным змею, видим животным тебя
[421].
То же самое сообщает и Гиппобот.
Гермипп рассказывает, что, когда страну посетил голод, гераклейцы обратились за спасением к пифии; а Гераклид подкупил пифию и послов, чтобы они объявили: бедствия минут, если Гераклида, сына Евтифрона, при жизни венчать золотым венком, а по смерти почтить геройскими почестями. Вещание было оглашено, но не на радость измыслившим его: Гераклид, увенчанный в театре, тотчас умер от удара, послы погибли, побитые каменьями, а пифия в ту же пору, входя в святилище, наступила на одну из змей и от укуса сразу испустила дух. Вот что рассказывается о его кончине
[422].
Аристоксен-музыкант говорит, что он сочинял и трагедии, приписывая их Феспиду; а Хамелеон уверяет, что Гераклид обокрал его в сочинении «О Гесиоде и Гомере». Бранит его и эпикуреец Автодор, оспаривая его книги «О справедливости». А Дионисий-перебежчик (или Искра, по другому прозвищу), сочинив трагедию «Парфенопей», приписал ее Софоклу; Гераклид же, поверив этому, сослался на нее в одном из своих сочинений как на Софоклову. Дионисий, узнав об этом, признался в подделке, но тот не стал его слушать и не поверил; тогда Дионисий указал ему на акростих, а там было имя Панкала, в которого Дионисий был влюблен. Но и тут Гераклид не верил и говорил, что это могло получиться случайно. Дионисий сказал ему в ответ: «Смотри, ты тут найдешь и такие слова:
– На старых обезьян ловушек нет.
– Есть и на них: дай срок, и попадутся.
И добавил: «И не стыдно тебе, Гераклид, что ты и буквы складывать разучился?»
Всего было четырнадцать Гераклидов: первый – тот, о котором шла речь; второй – его земляк, сочинявший воинские пляски и всякую болтовню; третий – из Кимы, написал пять книг «О Персии»; четвертый – тоже из Кимы, ритор, составитель учебников; пятый – из Каллатиса или Александрии, написал «Преемства» в шести книгах и «Речь о челноке», за которую сам был прозван Челнок; шестой – из Александрии, писал о персидских особенностях; седьмой – диалектик из Баргилии, писал против Эпикура; восьмой – врач Гикесиевой школы; девятый – тарентинский врач-эмпирик; десятый – поэт, сочинял увещания; одиннадцатый – ваятель из Фокеи; двенадцатый – звучный поэт, сочинитель эпиграмм; тринадцатый – из Магнесии, писал о Митридате; четырнадцатый – составитель книг по астрономии.
Книга шестая
1. Антисфен
Антисфен, сын Антисфена, был афинянин, но, по слухам, нечистокровный. Впрочем, когда его этим попрекнули, он сказал: «Матерь богов – тоже фригиянка»
[423]. Собственная его мать, как кажется, была фракиянкой. Поэтому-то, когда он отличился в сражении при Танагре, Сократ заметил, что от чистокровных афинян никогда бы не родился столь доблестный муж
[424]. А сам Антисфен, высмеивая тех афинян, которые гордились чистотою крови, заявлял, что они ничуть не родовитее улиток или кузнечиков.
Сперва он учился у ритора Горгия
[425]: из-за этого так заметен риторический слог в его диалогах, особенно же в «Истине» и в «Поощрениях». Гермипп говорит, что однажды на истмийских празднествах он даже хотел произнести речь и в порицание и в похвалу афинянам, фивянам и лакедемонянам, но отказался от такой мысли, увидев, как много народу пришло из этих городов.
Потом он примкнул к Сократу и, по его мнению, столько выиграл от этого, что даже своих собственных учеников стал убеждать вместе с ним учиться у Сократа. Жил он в Пирее и каждый день ходил за сорок стадиев
[426], чтобы послушать Сократа. Переняв его твердость и выносливость и подражая его бесстрастию, он этим положил начало кинизму. Он утверждал, что труд есть благо, и приводил в пример из эллинов великого Геракла, а из варваров – Кира
[427]. Он первый дал определение понятию: «Понятие есть то, что раскрывает, что есть или чем бывает тот или иной предмет».
Часто он говорил: «Я предпочел бы безумие наслаждению», а также: «Сходиться нужно с теми женщинами, которые сами за это будут благодарны». Один мальчик с Понта собирался слушать его и спросил, что для этого нужно приготовить; Антисфен ответил: «Приготовить книжку, да с умом, и перо, да с умом, и дощечки, да с умом»
[428]. На вопрос, какую женщину лучше брать в жены, он ответил: «Красивая будет общим достоянием, некрасивая – твоим наказанием»
[429]. Узнав однажды, что Платон дурно откликается о нем, он сказал: «Это удел царей: делать хорошее и слышать дурное»
[430].
