Когда он принимал посвящение в орфические таинства и жрец говорил, что посвященные приобщатся в Аиде несчетным благам, он спросил жреца: «Почему же ты не умираешь?» Однажды его попрекали тем, что он происходит не от свободнорожденных родителей. «Но ведь и атлетами мои родители не были, – возразил Антисфен, – а я тем не менее атлет»
[431]. На вопрос, почему у него так мало учеников, он ответил: «Потому что я гоню их серебряной палкой». На вопрос, почему он так суров с учениками, он ответил: «Врачи тоже суровы с больными».
Увидев прелюбодея, спасавшегося от погони, он сказал ему: «Несчастный! От какой опасности мог бы ты избавиться за какой-нибудь обол!»
[432] Как сообщает Гекатон в «Изречениях», он говаривал, что лучше попасться стервятникам, чем льстецам
[433]: те пожирают мертвых, эти – живых. На вопрос, что блаженнее всего для человека, он сказал: «Умереть счастливым». Однажды ученик пожаловался ему, что потерял свои записи: «Надо было хранить их в душе», – сказал Антисфен.
Он говорил, что, как ржавчина съедает железо, так завистников пожирает их собственный нрав. Те, кто хочет обрести бессмертие, говорил он, должны жить благочестиво и справедливо. По его словам, государства погибают тогда, когда не могут более отличать хороших людей от дурных. Когда его однажды хвалили дурные люди, он сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего дурного?»
[434] Братская близость единомыслящих, заявлял он, крепче всяких стен. Он говорил, что в дорогу надо запасаться тем, чего не потеряешь даже при кораблекрушении. Его попрекали, что он водится с дурными людьми; он сказал: «И врачи водятся с больными, но сами не заболевают». Нелепо, говорил он, отвеивая мякину от хлеба и исключая слабых воинов из войска, не освобождать государство от дурных граждан.
На вопрос, что дала ему философия, он ответил: «Умение беседовать с самим собой»
[435]. Однажды на пирушке кто-то сказал ему: «Спой!» – «А ты подыграй мне на флейте», – ответил Антисфен. Когда Диоген просил у него хитон, он посоветовал ему вместо этого сложить свой плащ вдвое. На вопрос, какая наука самая необходимая, он сказал: «Наука забывать ненужное».
Сдержанность, говорил он, нужнее тем, кто слышит о себе дурное, нежели тем, в кого бросают камнями. Над Платоном он издевался за его гордость. Увидев однажды в процессии норовистого коня, он сказал Платону: «По-моему, и из тебя вышел бы знатный конь!» – дело в том, что Платон постоянно нахваливал коней. Однажды, когда Платон был болен, Антисфен, зайдя к нему, заметил лохань с его рвотой и сказал: «Желчь я в ней вижу, а гордыни не вижу».
Он советовал афинянам принять постановление: «Считать ослов конями»
[436]; когда это сочли нелепостью, он заметил: «А ведь вы простым голосованием делаете из невежественных людей – полководцев». Кто-то сказал ему: «Тебя многие хвалят». – «Что же, – спросил он, – я сделал дурного?» Когда он старался выставлять напоказ дыру в своем плаще, то Сократ, заметив это, сказал: «Сквозь этот плащ я вижу твое тщеславие!»
[437] Фений в книге «О сократиках» сообщает, что на чей-то вопрос, как стать прекрасным и добрым, он ответил: «Узнать от сведущих людей, что надо избавляться от тех пороков, которые в тебе есть». Кто-то восхвалял роскошную жизнь. «Такую бы жизнь детям врагов наших!» – воскликнул Антисфен.
К юноше, который с гордым видом позировал ваятелю, он обратился так: «Скажи, если бы бронза умела говорить, чем бы, по-твоему, стала она похваляться?» – «Красотою», – сказал тот. «И тебе не стыдно гордиться тем же, что и бездушный истукан?»
Юноша, приехавший с Понта, обещал наградить Антисфена, как только прибудет его корабль с соленой рыбой
[438]. Антисфен, взяв его с собой и прихватив пустой мешок, отправился к торговке хлебом, набил мешок зерном и пошел прочь; а когда та стала требовать денег, сказал: «Вот этот юноша заплатит, когда придет его корабль с соленой рыбой!»
Он же, говорят, был причиною изгнания Анита и смерти Мелета: повстречав однажды юношей с Понта, привлеченных в Афины славою Сократа, он отвел их к Аниту, заявив, что тот превзошел Сократа и мудростью и нравственностью; это вызвало такое возмущение присутствующих, что они изгнали Анита.
Если он встречал женщину в пышном наряде, то отправлялся к ней домой и требовал, чтобы ее муж показал ему свои доспехи и коня: если они у него есть, он может позволить ей наряжаться, всегда имея против нее оружие, если нет, он должен снять с нее дорогой наряд.
Мнения его были вот какие. Человека можно научить добродетели. Благородство и добродетель – одно и то же. Достаточно быть добродетельным, чтобы быть счастливым: для этого ничего не нужно, кроме Сократовой силы. Добродетель проявляется в поступках и не нуждается ни в обилии слов, ни в обилии знаний. Мудрец ни в чем и ни в ком не нуждается, ибо все, что принадлежит другим, принадлежит ему. Безвестность есть благо, равно как и труд. В общественной жизни мудрец руководится не общепринятыми законами, а законами добродетели. Он женится, чтобы иметь детей, притом от самых красивых женщин; он не будет избегать и любовных связей – ибо только мудрец знает, кого стоит любить.
Диокл приписывает ему также и следующие мнения. Для мудреца нет ничего чуждого или недоступного. Хороший человек достоин любви. Все, кто стремится к добродетели, друзья между собой. Своими соратниками надо делать людей мужественных и справедливых. Добродетель – орудие, которого никто не может отнять. Лучше сражаться среди немногих хороших людей против множества дурных, чем среди множества дурных против немногих хороших. Не пренебрегай врагами: они первыми замечают твои погрешности. Справедливого человека цени больше, чем родного. Добродетель и для мужчины, и для женщины одна. Добро прекрасно, зло безобразно. Все дурное считай себе чуждым. Разумение – незыблемая твердыня: ее не сокрушить силой и не одолеть изменой. Стены ее должны быть сложены из неопровержимых суждений.
Свои беседы он вел в гимнасии Киносарге
[439], неподалеку от городских ворот; по мнению некоторых, отсюда и получила название киническая школа. Сам же он себя называл Истинный Пес. Он первый, как сообщает Диокл, начал складывать вдвое свой плащ
[440], пользоваться плащом без хитона и носить посох и суму; Неанф тоже говорит, что он первым стал складывать вдвое свой плащ; а Сосикрат (в III книге «Преемств»), напротив, приписывает это Диодору Аспендскому, равно как и обычай отпускать бороду и носить посох и суму.
