Порыв ветра ударяет мне в левый бок, снося вправо. Я ахаю и цепляюсь за перекладины, едва не потеряв равновесие. Холодная рука Четыре ложится на мое бедро, палец касается полоски голой кожи под краем футболки. Он сжимает пальцы, чтобы я не упала, и осторожно подталкивает меня влево, помогая восстановить равновесие.
Теперь я не могу дышать. Я останавливаюсь, глядя на свои руки, во рту пересохло. На бедре словно остался призрачный след его ладони, длинных узких пальцев.
– Все в порядке? – тихо спрашивает он.
– Да, – сдавленным голосом отвечаю я.
Я продолжаю молча карабкаться, пока не достигаю платформы. Судя по затупленным концам металлических прутьев, раньше на ней были перила, но теперь их нет. Я сажусь и сдвигаюсь к краю, чтобы освободить место для Четыре. Не раздумывая я свешиваю ноги вниз. Четыре, однако, садится на корточки и прижимается спиной к металлической опоре, тяжело дыша.
– Ты боишься высоты, – догадываюсь я. – Как тебе живется в лагере Лихости?
– Я не обращаю внимания на страх, – отвечает он. – Притворяюсь, будто его не существует, когда принимаю решения.
Я мгновение смотрю на него. Ничего не могу с собой поделать. Для меня есть разница между тем, чтобы не бояться, и тем, чтобы преодолевать свой страх, как поступает он.
Я смотрю на него слишком долго.
– Что? – тихо спрашивает он.
– Ничего.
Я отворачиваюсь от него и смотрю на город. Надо сосредоточиться. Я забралась сюда не просто так.
Город черный как смоль, но я все равно не смогла бы увидеть, что там вдали. Обзор заслоняет здание.
– Мы недостаточно высоко, – говорю я и смотрю вверх. Надо мной путаница белых прутьев, несущие конструкции колеса. Если забираться осторожно, можно ставить ноги между опорами и поперечинами и оставаться в безопасности. Насколько это возможно.
– Я лезу дальше.
Я встаю, хватаюсь за одну из перекладин над головой и подтягиваюсь. Мои покрытые синяками бока раз за разом пронзает боль, но я не обращаю внимания.
– Бога ради, Сухарь! – молит он.
– Ты не должен идти за мной.
Я изучаю лабиринт прутьев над головой. Ставлю ногу на перекрестье двух прутьев и подтягиваюсь, одновременно хватаясь за третий прут. Мгновение я покачиваюсь; сердце бьется так сильно, что я почти ничего больше не чувствую. Все мысли сжались в точку и пульсируют в едином ритме.
– Нет, должен, – отвечает он.
Это безумие, и я это знаю. Ошибка в долю дюйма, полусекундное промедление, и моя жизнь оборвется. Жар раздирает мне грудь, и я улыбаюсь, хватая следующий прут. Я подтягиваюсь, мои руки дрожат, я упираюсь ногой и встаю на очередную перекладину. Обретя равновесие, я смотрю вниз на Четыре. Но вижу не его, а землю.
У меня перехватывает дыхание.
Я представляю, как мое тело камнем летит вниз, врезаясь по пути в перекладины, как мои руки и ноги раскинуты под неестественными углами на мостовой, как у сестры Риты, которая не допрыгнула до крыши. Четыре хватается за перекладины обеими руками и с легкостью подтягивается, как будто садится в кровати. Но он не спокоен и не безмятежен – каждый мускул на его руках напряжен. Глупо думать об этом, когда до земли сотня футов.
Я хватаюсь за очередную перекладину, нахожу, куда поставить ногу. Когда я снова смотрю на город, здание мне не мешает. Я достаточно высоко, чтобы видеть горизонт. Большинство зданий – черные силуэты на темно-синем небе, но на макушке «Втулки» горят красные огни. Они мигают вполовину медленнее, чем бьется мое сердце.
Улицы под зданиями похожи на тоннели. Несколько мгновений я вижу лишь темную пелену на земле подо мной, лишь смутные различия между зданиями, небом, улицами и землей. Затем я вижу внизу крошечный пульсирующий огонек.
– Видишь? – Я указываю на него.
Четыре перестает карабкаться, только оказавшись за моей спиной, и смотрит мне через плечо; его подбородок совсем рядом с моей головой. Его дыхание касается моего уха, и я снова дрожу, как тогда, когда поднималась по лестнице.
– Ага.
Его лицо расплывается в улыбке.
– Это в парке на конце пирса, – говорит он. – Я так и думал. Вокруг открытое пространство, но деревья немного его маскируют. Явно недостаточно.
– Отлично.
Я смотрю на него через плечо. Мы так близко, что я забываю, где нахожусь, но зато замечаю, что уголки его губ от природы опущены, как и у меня, и у него шрам на подбородке.
– Гм. – Я прочищаю горло. – Спускайся. Я следом.
Четыре кивает и начинает спускаться. У него такие длинные ноги, что он легко находит место для ступней и пролезает между арматурой. Даже в темноте видно, что его руки ярко-красные и дрожат.
Я спускаю одну ногу, опираюсь на поперечину. Прут трескается под моим весом и отламывается, со звоном ударяясь по пути о пяток других прутьев и подпрыгивая на мостовой. Я вишу на перекладине, мои ноги болтаются в воздухе. Из груди вырывается сдавленный вздох.
– Четыре!
Я пытаюсь найти, куда поставить ногу, но ближайшая опора в паре футов и до нее не дотянуться. Мои ладони вспотели. Я вспоминаю, как вытирала их о брюки перед Церемонией выбора, перед проверкой склонностей, перед каждым важным событием, и едва сдерживаю крик. Я соскользну. Соскользну.
– Держись! – кричит он. – Просто держись. У меня есть идея.
Он продолжает спускаться. Он движется в неправильном направлении; он должен карабкаться ко мне, а не от меня. Я смотрю на свои руки, обхватившие узкий прут так сильно, что костяшки пальцев побелели. Мои пальцы темно-красные, почти пурпурные. Долго они не протянут.
Я долго не протяну.
Я зажмуриваюсь. Лучше не смотреть. Лучше притвориться, что всего этого не существует. Я слышу, как кроссовки Четыре скрипят по металлу, как он быстро перебирает перекладины лестницы.
– Четыре! – кричу я.
Возможно, он ушел. Возможно, он меня бросил. Возможно, это проверка моей силы, моей храбрости. Я вдыхаю через нос и выдыхаю через рот. Считаю вдохи, чтобы успокоиться. Раз, два. Вдох, выдох. «Ну же, Четыре, – моя единственная мысль. – Ну же, сделай что-нибудь».
Затем я слышу, как что-то хрипит и скрипит. Перекладина, за которую я держусь, содрогается, и я кричу сквозь сжатые зубы, пытаясь не разжать пальцев.
Колесо движется.
Воздух обвивается вокруг лодыжек и запястий, потому что ветер бьет фонтаном, словно гейзер. Я открываю глаза. Я двигаюсь – к земле. Я истерически смеюсь, голова идет кругом, а земля все ближе и ближе. Но я набираю скорость. Если я не спрыгну в нужный момент, движущиеся кабинки и металлическая арматура потащат мое тело за собой, и тогда я точно умру.
Каждая мышца в моем теле напрягается, когда я бросаюсь к земле. Я вижу трещины на мостовой, отпускаю руки, и мое тело камнем падает вниз. Ноги подламываются, и я прижимаю руки к телу, стараясь как можно скорее перекатиться на бок. Бетон царапает лицо, и я поворачиваюсь как раз вовремя, чтобы увидеть, как кабинка мчится на меня, словно гигантский ботинок, готовый раздавить. Я снова перекатываюсь, и дно кабинки задевает мое плечо.
