– Если у вас был высокий ранг, вы теряли очки, проигрывая противнику с низким рангом.
Молли издает недовольный звук, не то фырканье, не то ворчание.
– Вторая ступень обучения весит больше, чем первая, поскольку более тесно связана с преодолением трусости, – продолжает он. – Тем не менее крайне сложно стоять высоко в конце инициации, если вы стояли низко в конце первой ступени.
Я переминаюсь с ноги на ногу, стараясь разглядеть его как следует. Когда мне это наконец удается, я отвожу глаза. Он уже смотрит на меня, по-видимому привлеченный моим нервным движением.
– Завтра мы объявим имена отсеявшихся, – сообщает Четыре. – То, что вы – переходники, а неофиты-лихачи – нет, не будет принято во внимание. Возможно, четверо из вас станут бесфракционниками и ни один из них. Или четверо из них станут бесфракционниками и ни один из вас. Или любой промежуточный вариант. Тем не менее вот ваши ранги.
Он вешает доску на крюк и отступает в сторону, чтобы мы увидели ранги:
1. Эдвард
2. Питер
3. Уилл
4. Кристина
5. Молли
6. Трис
Шестая? Я не могу быть шестой. Видимо, победа над Молли подняла мой ранг выше, чем я думала. А проигрыш мне, похоже, опустил ее ранг. Я перевожу взгляд ниже.
7. Дрю
8. Ал
9. Майра
Ал не самый последний, но, если неофиты-лихачи не провалят свою версию первой ступени, он – бесфракционник.
Я смотрю на Кристину. Она наклоняет голову и, хмурясь, разглядывает доску. Она не единственная, кто это делает. В комнате царит напряженная тишина, которая словно покачивается на краю обрыва.
И падает в пропасть.
– Что? – рявкает Молли, тыча пальцем в Кристину. – Я победила ее! Я победила ее за считаные минуты, и она стоит выше меня?
– Ага. – Кристина скрещивает руки на груди и самодовольно улыбается. – И?
– Если ты намерена обеспечить себе высокий ранг, советую не заводить привычку проигрывать противникам с низким рангом. – Голос Четыре прорезает шепотки и ворчание неофитов.
Он кладет мел в карман и проходит мимо, не глядя на меня. Его слова уязвляют, напоминая, что я – тот самый противник с низким рангом.
Очевидно, Молли тоже об этом вспоминает.
– Ты. – Она, щурясь, пристально глядит на меня. – Ты за это ответишь.
Я думала, она бросится на меня или ударит, но она только поворачивается на каблуках и вылетает из спальни, что хуже. Если бы она взорвалась, ее ярость иссякла бы быстро, после одного-двух ударов. Уход означает, что она намерена обдумать план мести. Уход означает, что я должна быть начеку.
Питер промолчал, когда вывесили ранги. Поразительно, учитывая его склонность жаловаться, если что-нибудь не по нему. Он просто идет к своей кровати и садится, расшнуровывая ботинки. От этого мое беспокойство лишь усиливается. Он не может быть удовлетворен вторым местом. Только не Питер.
Уилл и Кристина «дают пять» друг другу, после чего Уилл хлопает меня по спине ладонью, которая больше моей лопатки.
– Вы только посмотрите! Номер шесть, – усмехается он.
– И все же этого может не хватить, – напоминаю я.
– Этого хватит, не волнуйся, – отвечает он. – Надо отметить.
– Ну так идем. – Кристина хватает за руки меня и Ала. – Идем, Ал. Ты же не знаешь, как справились прирожденные лихачи. Ты ничего досконально не знаешь.
– Я лучше лягу, – бормочет он, выдергивая руку.
В коридоре легко забыть об Але, мести Молли и подозрительном спокойствии Питера и притвориться, будто преград между нами не существует. Но в глубине души я помню, что Кристина и Уилл – мои соперники. Если я хочу пробиться в первую десятку, я должна их победить.
Я лишь надеюсь, что не придется предавать их.
Той ночью мне не удается заснуть. Раньше мне казалось, что в спальне очень шумно от чужого дыхания, но сейчас в ней слишком тихо. В тишине я думаю о своей семье. Слава богу, в лагере Лихости обычно шумно.
Если моя мать была лихачкой, почему она выбрала Альтруизм? Ей нравился его покой, размеренность, доброта – все то, чего не хватает мне, когда я позволяю себе вспоминать?
Возможно, в лагере еще остались те, кто знал ее в юности и сможет рассказать, какой она была? Но даже если и остались, вряд ли они захотят о ней говорить. Переходники не должны обсуждать свои бывшие фракции, после того как становятся членами. Считается, что так проще принести клятву верности фракции вместо семьи – принять принцип «фракция превыше крови».
Я зарываюсь лицом в подушку. Мать попросила меня передать Калебу, чтобы он исследовал симуляционную сыворотку… Но зачем? Это как-то связано с тем, что я дивергент, я в опасности, или дело в другом? У меня тысяча вопросов, а она ушла, прежде чем я успела задать хотя бы один. Теперь они кружатся у меня в голове, и вряд ли мне удастся заснуть, прежде чем найдутся ответы.
Я слышу на другой стороне комнаты возню и отрываю голову от подушки. Мои глаза не привыкли к темноте, и я вглядываюсь в чернильную тьму, словно в изнанку собственных век. Раздается шарканье, затем скрип ботинка. Тяжелый удар.
А затем вой, от которого кровь стынет в жилах и волосы встают дыбом. Я откидываю одеяла и спускаю на каменный пол босые ноги. Я все еще вижу недостаточно хорошо, чтобы найти источник вопля, но в нескольких кроватях от меня на полу лежит темная груда. Новый вопль пронзает мои уши.
– Включите свет! – кричит кто-то.
Я иду на звук, медленно, чтобы не споткнуться. Я словно в трансе. Мне не хочется видеть, откуда звучит вопль. Подобный вопль может означать только кровь, кости и боль; такой вопль зарождается в глубине живота и тянется к каждой клеточке тела.
Вспыхивает свет.
Эдвард лежит на полу рядом со своей кроватью и держится за лицо. Вокруг его головы – лужа крови, а между скрюченными пальцами торчит серебряная рукоятка ножа. Кровь стучит в ушах; я узнаю нож для масла из столовой. Лезвие воткнуто в глаз Эдварда.
Майра стоит в ногах Эдварда и вопит. Кто-то тоже вопит, кто-то зовет на помощь, а Эдвард лежит на полу, корчится и воет. Я опускаюсь у его головы, встав коленями в лужу крови, и кладу ладони ему на плечи.
– Не двигайся, – говорю я.
Я совершенно спокойна, хотя ничего не слышу, как будто моя голова погружена в воду. Эдвард снова дергается, и я повторяю громче и строже:
– Я сказала, не двигайся. Дыши.
– Мой глаз! – вопит он.
Я чувствую гадкий запах. Кого-то стошнило.
– Вытащи его! – кричит он. – Вытащи его, вытащи из меня, вытащи его!
