Я ожидала, что придется пробираться сквозь толпу, работать локтями и бормотать извинения, как обычно, но в этом нет необходимости. Став лихачкой, я стала заметной. Толпа расступается передо мной и провожает меня взглядами. Я сдергиваю резиновую ленту с волос и встряхиваю ими, прежде чем войти в главные двери.
Я останавливаюсь у входа и запрокидываю голову. Зал огромный, тихий и пахнет пыльными страницами. Деревянный пол скрипит под ногами. Книжные шкафы выстроились вдоль стен по обе стороны, но кажутся скорее декоративными, поскольку столы посередине комнаты занимают компьютеры, и никто не читает книг. Все напряженно, сосредоточенно глядят в экраны.
Могла бы и догадаться, что главное здание Эрудиции – библиотека. Мое внимание привлекает портрет на противоположной стене. Он в два раза выше меня, в четыре раза шире и изображает привлекательную женщину с прозрачными серыми глазами и в очках – Жанин. При виде ее к горлу подступает жар. Она представитель Эрудиции, а значит, именно она выпустила тот отчет о моем отце. Она не нравилась мне с тех пор, как отец начал распространяться о ней за ужином, но теперь я ее ненавижу.
Под портретом – большая табличка с надписью: «ЗНАНИЕ ВЕДЕТ К ПРОЦВЕТАНИЮ».
Процветание. Для меня это слово имеет негативный оттенок. Альтруизм использует его, говоря о потакании своим прихотям.
Как мог Калеб захотеть стать одним из них? То, что они делают, то, чего они хотят, в корне неверно. Но он, вероятно, думает то же самое о лихачах.
Я иду к столу под самым портретом Жанин. Сидящий за ним юноша спрашивает, не поднимая глаз:
– Чем могу помочь?
– Я ищу одного человека. Его зовут Калеб. Вы не знаете, где он сейчас?
– Я не вправе выдавать личную информацию, – равнодушно отвечает он, тыча пальцем в экран перед собой.
– Он мой брат.
– Я не впра…
Я хлопаю ладонью по столу перед ним, и он выныривает из оцепенения, глядя на меня поверх очков. Головы поворачиваются в мою сторону.
– Я сказала, – я скупо роняю слова, – я ищу одного человека. Он неофит. Можете, по крайней мере, сказать, где сейчас неофиты?
– Беатрис? – произносит голос за спиной.
Я поворачиваюсь и вижу Калеба с книгой в руке. Его волосы отросли и прикрывают уши, на нем голубая футболка и очки в прямоугольной оправе. Хотя он выглядит иначе и мне больше не позволено любить его, я бегу к нему со всех ног и обнимаю за плечи.
– У тебя татуировка, – приглушенно говорит он.
– У тебя очки. – Я отстраняюсь и щурюсь. – У тебя прекрасное зрение, Калеб, что ты делаешь?
– Гм… – Он бросает взгляд на столы вокруг нас. – Пойдем. Давай выберемся отсюда.
Мы выходим из здания и пересекаем улицу. Мне приходится бежать трусцой, чтобы поспевать за ним. Напротив штаб-квартиры Эрудиции – бывший парк. Теперь мы называем его просто «Миллениум», и это полоса голой земли с парой ржавых скульптур – одна в виде абстрактного обшитого металлическими листами мамонта, другая напоминает чудовищную фасолину, рядом с которой я кажусь карликом.
Мы останавливаемся на бетонной площадке вокруг металлической фасолины, где небольшими кучками сидят эрудиты с газетами или книгами. Калеб снимает очки и засовывает их в карман, затем проводит рукой по волосам, нервно отводя взгляд. Как будто ему стыдно. Возможно, мне тоже должно быть стыдно. У меня татуировки, распущенные волосы и обтягивающая одежда. Но мне не стыдно.
– Что ты здесь делаешь? – спрашивает он.
– Хотела побывать дома, – отвечаю я, – и ты лучшее, что я смогла придумать.
Он сжимает губы.
– Смотрю, ты рад меня видеть, – добавляю я.
– Слушай. – Он кладет руки мне на плечи. – Я очень рад тебя видеть, ясно? Просто это запрещено. Существуют правила.
– Мне плевать, – отвечаю я. – Плевать, ясно?
– Возможно, напрасно, – мягко говорит он и смотрит с укором. – На твоем месте я не хотел бы проблем с фракцией.
– Что ты имеешь в виду?
Я прекрасно знаю, что он имеет в виду. Он считает мою фракцию самой жестокой из пяти, и ничем более.
– Я просто не хочу, чтобы ты пострадала. Не надо на меня злиться. – Он наклоняет голову. – Что с тобой там случилось?
– Ничего. Ничего со мной не случилось.
Я закрываю глаза и потираю затылок ладонью. Даже если бы я сумела все ему объяснить, мне не хочется этого делать. У меня нет сил, чтобы просто подумать об этом.
– По-твоему… – Он смотрит себе на ботинки. – По-твоему, ты сделала правильный выбор?
– Не думаю, что у меня был выбор. А ты?
Он оглядывается. Прохожие посматривают на нас. Его взгляд скользит по лицам. Он по-прежнему нервничает, но, возможно, дело не в том, как он выглядит, и не во мне. Возможно, дело в них. Я хватаю его за руку и тащу под арку металлической фасолины. Мы идем под ее полым подбрюшьем. Я вижу повсюду свое отражение, искривленное гнутыми стенами, в пятнах ржавчины и копоти.
– Что происходит?
Я складываю руки на груди. Только сейчас я заметила темные круги под его глазами.
– Что случилось?
Калеб прижимает ладонь к металлической стене. Крошечная голова его отражения съехала набок, а рука словно выгнута назад. Мое отражение, напротив, кажется низеньким и приземистым.
– Происходит что-то важное, Беатрис. Что-то неладно. – Его глаза большие и стеклянные. – Я не знаю, в чем дело, но люди все время носятся вокруг, тихонько переговариваются, и Жанин постоянно толкает речи о том, как испорчен Альтруизм, почти каждый день.
– Ты веришь ей?
– Нет. Может быть. Я не… – Он качает головой. – Я не знаю, чему верить.
– Нет, знаешь, – жестко возражаю я. – Ты знаешь, кто наши родители. Знаешь, кто наши друзья. Как по-твоему, отец Сьюзен испорчен?
– Что я знаю? Что мне позволили знать? Нам не разрешали задавать вопросы, Беатрис, нас лишали знаний! А здесь…
Он поднимает глаза, и в плоском круге зеркала над головами я вижу две крошечные фигурки размером с ноготь. «Вот наше подлинное отражение, – думаю я. – На самом деле мы такие же маленькие».
– Здесь информация свободна, она всегда доступна, – продолжает он.
– Эрудиция не Правдолюбие. Здесь есть лжецы, Калеб. Есть люди, настолько умные, что знают, как тобой манипулировать.
– По-твоему, я бы не понял, если бы мной манипулировали?
– Если они такие умные, как ты считаешь, то не понял бы. Думаю, ты ничего бы не знал.
– Ты понятия не имеешь, о чем говоришь. – Он качает головой.
– Ага. Откуда мне вообще знать, на что похожа испорченная фракция? Я всего лишь обучаюсь на лихача, ради всего святого, – фыркаю я. – По крайней мере, я знаю, где мое место, Калеб. А ты решил пренебречь тем, что мы знали всю жизнь… Эти люди высокомерные и жадные, и они никуда тебя не приведут.
