— Дикие создания эти пикси, — продолжал Гредин. — Непредсказуемые. В некотором смысле опасные. Чего ни коснутся, все искажается. И розмарин, который помогает сохранить память, там тоже испорчен. Его свойства изменены на прямо противоположные.
Он для большего эффекта сделал паузу. Таня не стала снова прерывать его.
— Итак, существует некий маленький народец, известный фэйри как чрезвычайно коварный, который знает свойства разных растений, в том числе и розмарина. Однако даже от испорченного пикси розмарина может быть толк. Употребленный в должном количестве, он обладает силой навсегда уничтожать некоторые воспоминания в голове смертного — такие, скажем, как воспоминания о бывших возлюбленных. Очень полезно в некоторых обстоятельствах. Однако фэйри — хотя им претит иметь дело с мерзкими маленькими пикси — и сами умеют извлекать пользу из этой магической травы. Она в особенности хороша, когда люди неожиданно натыкаются на царство фэйри и видят то, что их никак не касается. Обычно помогает совсем небольшая доза, да и человек ничуть не страдает — просто думает, что видел приятный сон, но при этом не помнит, что именно ему снилось. Другое дело, если доза подобрана неверно. Тогда стираются все воспоминания, в мгновение ока, вот так.
Гредин щелкнул пальцами, и Таня вздрогнула.
— Конечно, это по большей части происходит случайно и крайне редко, но иногда… всего лишь иногда… может быть использовано как последнее средство, чтобы заставить замолчать того, кого иначе никак не угомонишь. Крайне тяжкая судьба — такие бедняги не могут вспомнить даже собственного имени. Прискорбно, но необходимо. В конце концов, чего не помнишь, о том и болтать не станешь.
У Тани от страха пересохло во рту.
— Я не буду больше писать о вас.
— Хорошо, — сказал Шляпа-с-Пером. — С твоей стороны будет глупо попробовать еще раз.
— Просто ответьте мне на один вопрос, — дерзко, насколько могла, сказала Таня. — Не могу же я быть единственной такой. Я знаю, я не единственная…
Взгляд Гредина заставил ее умолкнуть.
Спуск оказался совершенно неожиданным. Чувствуя, что падает, Таня ухватилась за единственное, что подвернулось под руку, — за плафон, прикрывающий электрическую лампочку. Послышался ужасный треск, когда провод натянулся под ее весом, и куски штукатурки, каждый размером с тарелку, полетели вниз и с грохотом разбились об пол.
Лампочка тоже упала и разбилась, плафон выскользнул из руки Тани, врезался в шкаф и разлетелся на множество осколков.
Таня лежала, хватая ртом воздух, и услышала на лестничной площадке торопливые шаги. Не глядя, она знала, что фэйри исчезли — словно ветром сдуло. В комнату ворвалась мать и с такой силой дернула ее за плечо, что Таня вскрикнула, но тут же смолкла, увидев, что творится вокруг.
— Мама… — прохрипела она. — Я… Мне приснился кошмар… Прости…
Даже в лунном свете Таня разглядела выражение безысходности на лице матери. Осознав, с какой силой вцепилась в Танину руку, мать отпустила ее и медленно осела на кровать, закрыв глаза ладонями.
— Мама?
Таня коснулась руки матери.
— Я устала, — еле слышно сказала мать. — Выдохлась. Не знаю, что еще предпринять. Я не в силах достучаться до тебя. Не в силах справиться с тобой.
— Не говори так. Я исправлюсь, обещаю.
На губах матери промелькнула кривая улыбка.
— Ты всегда так говоришь. И я хочу верить тебе… помочь тебе, но не могу. И не смогу, если ты не расскажешь мне или доктору…
— Мне не нужен доктор. А ты не поймешь.
— Ты права, дорогая, я тебя не понимаю. Единственное, что я понимаю, это что дошла до предела. — Она скользнула взглядом по комнате. — Ну, утром приведи все здесь в порядок. Все, все, все, до последней пылинки. И за ремонт заплатишь своими карманными деньгами, сколько бы времени на это ни ушло. И чтобы больше такого не было. Я уже не могу терпеть твои фокусы.
Таня перевела взгляд на пол и заметила, что осколок стекла впился в голую ногу матери. Она опустилась на колени и осторожно вытащила его. На этом месте тут же проступила бусинка темной крови.
Мать никак не реагировала. Просто встала и направилась к двери, понурив плечи, волоча ноги, хрустя осколками стекла и не обращая на это внимания.
— Мама?
Дверь спальни закрылась, она снова осталась в темноте.
Таня была так потрясена, что, когда легла, не могла даже плакать. Выражение лица матери сказало ей все. Сколько раз ее предостерегали, сколько раз говорили о «последней соломинке»? Сейчас, слушая рыдания, доносившиеся из спальни по ту сторону коридора, она понимала: сегодняшняя ночь и стала для матери той самой «последней соломинкой».
2
Автомобиль медленно ехал по извилистой дороге среди зеленых деревьев. Листья и ветки сплетались в плотный полог, сквозь который не мог пробиться даже свет июльского солнца. Время от времени вдали мелькали золотистые поля, фермерские дома или загоны для скота, но больше смотреть было не на что, поскольку они находились в самом центре сельской местности Эссекса. Такие привлекательные в своем разнообразии виды Лондона остались далеко позади.
Сидя на заднем сиденье, Таня не отрывала взгляда от затылка матери.
— Не понимаю, почему я должна жить с ней. Наверняка есть и другие места, куда можно меня отослать.
— Больше некуда, — ответила мать, заспанная и казавшаяся блеклой без обычного макияжа. — Мы уже сто раз обсуждали это.
— Почему я не могу просто уехать к папе?
— Ты же знаешь, он уезжает на несколько месяцев по работе. Что тебе делать в пустом доме?
— До сих пор не могу поверить! Неделя, какая-то вшивая неделя летних каникул, а теперь я должна провести с ней ужас сколько времени! — воскликнула Таня. — У няни Айви и то было лучше.
— Ну, няни Айви больше нет. Вот уже три года, как нет. И тебе не повредит сделать над собой усилие и побыть какое-то время с бабушкой, которая пока еще жива.
— Да уж, без усилий не обойтись, потому что с ней у меня одни сплошные проблемы. Даже два дня проторчать в этом затянутом паутиной доме — жуть какая-то! Если бы ты не настаивала, я бы и столько не выдержала.
— Неправда.
— Нет, правда! Она тоже не хочет, чтобы я жила там, и ты это знаешь! Разве она хоть раз приглашала меня к себе по доброй воле?
Мать хранила молчание. Таня поджала губы.
— Что, нет? Вот именно!
— Хватит! Ты сама виновата. Вспомни, что ты вытворяла прошлой ночью… и все последние месяцы. — Тон матери смягчился. — Мне нужна передышка. Думаю, нам обеим она нужна. В конце концов, речь идет всего о паре недель. По-моему, это справедливо… и я даже позволила тебе взять с собой Оберона. А потом, когда вернешься, у нас состоится серьезный разговор.
