Голос, невыразимо усталый и несчастный, принадлежал Вандиену. Ки только мотнула больной головой. Он был прав.
– Я знаю, – выговорила она. – Можешь не напоминать. Мне случалось так же точно выматываться и замерзать… – сообщила она ему.
Она сознавала, что поступает с ним несправедливо. Сознавала она и то, что для этого была какая-то причина, но Ки слишком устала, чтобы копаться в памяти. Спасибо и на том, что раздражение быстрее погнало по жилам кровь. Вандиен, похоже, понял, в каком расположении духа она пребывала, и пререкаться не стал. Он молча раскрыл посудный ящик, вынул котелок и стал набивать его снегом. Он неуклюже действовал одними ладонями, так, словно пальцев у него вовсе не было. Желтая кожа туго обтянула его щеки и лоб, в бороде было полно инея.
И тут в сознании Ки словно распахнулось давно заколоченное окно, и сердце болезненно толкнулось в груди. Что ж это за дела, укорила ее совесть. Готова носиться со своим горем, а человек от холода помирай!.. Дальше Ки действовала быстро, не оставляя себе времени на воспоминания и скорбные раздумья. Она не без труда влезла по колесу наверх. Дверца кабинки, примерзнув, едва ходила в своих желобках, но Ки отодвинула ее и принялась шарить во мраке. И вот повеяло родным запахом, а руки ощутили знакомое прикосновение одежд, тысячу раз стиранных и латанных ими. Нет, сказала себе Ки. Не буду ничего вспоминать. Не стану слушать этот голосок, твердящий мне об измене…
Вандиен все еще возился с котелком, действуя пальцами так, словно это были безжизненные деревяшки. Его руки казались белыми даже в рыжем свете костра. Прозрачная кожа плотно облегла кости и сухожилия, выделялись только синие вены.
– А ну встань, – ворчливо приказала ему Ки.
Он медленно поднялся, причем каждое движение с равной вероятностью могло говорить то ли о запредельной усталости, то ли об отчаянной наглости. А может, подумала Ки, тут хватало разом и того и другого. Она расправила складки толстого шерстяного плаща, стащила с Вандиена жалкий платок и закутала его в плащ. Торопливо сбросив рукавицы, она принялась затягивать кожаные завязки, с которыми нипочем не совладали бы его застывшие пальцы. Плащ, конечно, оказался ему безобразно велик. Когда она водрузила ему на голову капюшон, край съехал ему на глаза. Ки подвернула его, поудобнее устраивая вокруг лица теплую ткань. Вандиен с удивительной кротостью отдавался ее заботам. Она чувствовала колотившую его дрожь и слышала, как стучали его зубы. Ки всунула его безжизненные кисти в огромные рукавицы, сшитые из волчьей шкуры, с овчинными отворотами. Его руки ушли в них чуть не до локтей.
– Там где-то еще должны быть его меховые штаны… – вслух припомнила Ки, посмотрев на те тонкие кожаные, в которые был облачен Вандиен.
– Погоди… это все лежало у тебя в сундуках, а я околевал целый день?.. – изумленно и с оттенком возмущения спросил Вандиен.
Ки медленно кивнула и посмотрела ему прямо в глаза. Знакомые рукавицы, родной плащ… и выглядывающее из него лицо чужака. Темные глаза из-под Свенова капюшона. Сердитые глаза… Невозможность происходившего была сродни удару, и Ки рывком отвернулась. Как выглядел в этой одежде ее Свен?.. Да, он был больше, и еще… Что «еще», так и не явилось ей на ум. Образ Свена неудержимо расплывался перед умственным взором…
Ки в отчаянии повернулась спиной к Вандиену и уставилась в морозную тьму, но все осталось по-прежнему. Свена не было. Ки осела наземь и скорчилась, пытаясь оградить себя от того, что выворачивало наизнанку ее душу. Тщетно пыталась она вспомнить, вызвать из глубин памяти нетронутый временем образ… Все, все расплывалось. Тщетно Ки искала в себе какие-то чувства: любовь, скорбь… Ничего, кроме гнева. Вот Свен, тот нипочем не забыл бы о дровах. И уж точно расспросил бы насчет безопасных мест для ночевки. Почему его нет здесь, почему он не может обо всем этом позаботиться?.. Но его не было, и она, Ки, не могла даже толком вспомнить его лицо… Ки обхватила руками колени. Ее трясло, но не от холода.
Рука в пушистой меховой рукавице легла на ее плечо:
– Вставай, пока не замерзла. Этим ты все равно никому уже не поможешь. Вода для чая скоро согреется… Ки…
Он не стал спрашивать у нее каких-либо объяснений, не попытался поднять ее на ноги и утешить. Вот проскрипели по снегу, удаляясь, его башмаки: Вандиен вернулся к костру. Ки медленно поднялась, чувствуя себя так, словно глубоко внутри нее что-то укладывалось по местам, только во рту был горький привкус. Она залезла в кабинку и ненадолго затеплила свечу, вытаскивая вяленое мясо и сушеные коренья для супа. Потом открыла ящик с пожитками Свена и разыскала его зимние меховые штаны.
Вандиен уже заварил чай. Он перенял у Ки ее поклажу и сунул ей в руки горячую, дымящуюся кружку. Потом накрошил мясо и коренья – мельче, чем это обычно делала Ки. Она не сводила с него глаз, он почувствовал это и церемонно убрал хозяйственный ножик обратно в ящик для посуды. При этом он усмехнулся, но усмешка – или свет костра был тому виной? – вышла похоронная. Ки не нашла в себе сил улыбнуться в ответ. Она глотала обжигающий чай, и холод постепенно покидал тело, подобно тому как покидает безумие прояснившийся разум. Ки принялась размешивать суп, и это помогло ей не смотреть на Вандиена, натягивавшего меховые штаны. Когда суп сварился, они стали есть, обваривая себе рты.
Горячий бульон прогнал, наконец, вкус мерзкой горечи. Ки перестала дрожать и ощутила, как жаркий огонь согревает ей ноги и сушит кожаные башмаки. Вандиен сложил в кучку остаток дров и постелил сверху платок. Ки благодарно опустилась рядом с ним на жесткое ухабистое сиденье. Глядя на Вандиена, она по-прежнему старалась смотреть только ему в лицо, но никак не на одежду. Это было все так же невыносимо. Вандиен молча сидел подле нее, не слишком далеко и не слишком близко, совершенно по-дружески, и спустя некоторое время Ки заметила, что он потихоньку наблюдает за ней. Взгляд у него был до того замученный и усталый, что Ки сделалось стыдно. Кое-как поднявшись, она принесла из кабинки краюху черствого хлеба и разломила ее надвое – Вандиену и себе. И, неторопливо жуя, стала смотреть в затухающее пламя. Прах бы побрал этого парня! Еще и смотрит на нее мученическими глазами. Чего ему от нее надо?..
– Сестры… – тихо проговорил Вандиен.
– Ах да! Ты же мне обещал сказку на ночь, а я чуть не забыла.
Ки постаралась изобразить легкомыслие, но вышло неудачно. Вандиен не поддержал ее тона.
– Красота редко бывает добра, – сказал он, точно повторяя некогда затверженное, – и чем она совершенней, тем большая жестокость может за нею стоять. Ты сама видела потрясающую красоту Сестер. Создать подобное не по силам ни одной из разумных рас. Такое могла изваять только природа. Чем же тогда объяснить их удивительную симметрию и правильность очертаний? Это при том, что их невозможно даже поцарапать… если вообще допустить, что кому-то придет в голову попытаться. Они стоят прямо над тропой, но довольно высоко, так что летом, когда нет снега, до них невозможно дотянуться. Даже с седла, и даже если встать на него ногами. Однако зимой дорогу заваливает снегом, и, если его достаточно много и наст плотный, можно подойти и коснуться рукой их красоты. Легенды, впрочем, утверждают, будто они не терпят чужих прикосновений – только друг друга…
