На всякий случай Ки улыбнулась, но смысл шутки до нее так и не дошел. Ларс посмотрел ей в лицо, заглянул в глаза, словно надеясь отыскать ответ на некий невысказанный вопрос. Они продолжали идти, но Ларс постепенно замедлял шаг и наконец остановился совсем. Ки оглянулась и хотела спросить его, в чем дело, но странное выражение его лица заставило ее прикусить язык. И она увидела по глазам: он собирался о чем-то спросить ее. Задать какой-то очень трудный вопрос. Ки напряглась всем телом…
И Ларс спросил:
– Неужели ты откажешься принять с нами участие в Обряде, Ки? Ты пойми одно: никто не мешает тебе быть полноправным членом семьи. Никто, кроме тебя самой. Вот и сейчас… Из того, как ты со мной сейчас говорила, следует только одно – ты и в мыслях не держишь принять с нами участие в покаянии и очищении. А ведь все будут только рады тебе!
Ки медленно покачала головой. Взгляд ее был тверд.
– Я не сделала ничего зазорного, такого, что требовало бы очищения. И я не совершила грехов, в которых мне следовало бы каяться.
– Нет, ну конечно же нет! Я совсем не это имел в виду!.. Просто… если ты примешь участие, это, наверное, поможет тебе освоиться и спокойно жить среди нас. А то ты каждый день облюбовываешь себе какую-нибудь работу, обязательно в одиночестве, и трудишься до заката одна. Это нехорошо!
– Я так привыкла, – перебила Ки. Ей не хотелось выслушивать дальнейшие доводы Ларса. И она выплеснула ему в лицо истину, выплеснула с силой, которую сама в себе более не подозревала: – Да не хочу я осваиваться!.. Не хочу быть членом вашей семьи!.. Полноправным или еще каким! И не смотри на меня, пожалуйста, как будто я тебе боль причинила. Хватит, не собираюсь я никому тут больше ничего причинять. Я согласилась задержаться по просьбе Коры и еще потому, что глупости хватило дать ей слово. Я жила некоторое время по вашим законам и честно старалась привыкнуть. Но так и не смогла. Я полола огород, собирала кристаллы, солила рыбу и дубила кожи. Я вывозила на своей упряжке навоз в поле. Мои кони таскали из лесу стволы, которые Хафтор обтесывает у себя во дворе. Я делала все, что мне поручали! Вот только радости мне ваши труды не доставляли. Никакой. Каждый день моя жизнь еще теснее переплетается с жизнями доброй дюжины других людей. Если я не сделаю то-то и то-то, другой не сможет приступить к тому-то и тому-то. Если я не приволоку бревна, не из чего будет напилить досок для нового амбара и так далее. И это не по душе мне, Ларс! Я да мой фургон – вот и все, чего я хочу. В любом случае я не подведу никого, кроме себя самой!
– А Свен? – Ларс смело ответил на ее прямоту такой же прямотой. – Ты ведь связала свою жизнь с его жизнью. А потом и с детьми, когда они родились. Они ведь все время зависели от тебя!
– И лежат теперь в одной общей могиле, потому что зависели не от того, от кого следовало бы! – яростно прошипела Ки. – А теперь я должна подставить свое плечо вам? Чтобы и вам плохо пришлось?..
Ларс не опускал перед нею глаз:
– Никто вовсе не требует, чтобы ты подставляла плечо. Никто не собирается на тебя опираться. Я всего только приглашаю тебя принять участие в нашем Обряде. И опереться на меня, если понадобится.
Ки подняла руки к липу: непослушные пряди норовили выбиться из ее вдовьей прически и упрямо лезли в глаза. Руки пахли землей и фруктами, с которыми она только что возилась. Она убрала с глаз волосы, оставив на влажной коже грязные полосы. Ее голос прозвучал жестко и холодно:
– Я тоже не собираюсь ни на кого опираться. И в Обряде вашем участие принимать. Я не желаю миловаться с гарпиями и умолять их, чтобы они мне показали лица тех, кого сами же у меня и отняли… отняли кроваво и страшно. Ты не смеешь требовать этого от меня, Ларс!
Она пристально вглядывалась в его лицо. Голубизна его глаз была еще нежней неба над их головами. Ки видела, как на его шее пульсировала жилка.
– Ты права, Ки, – сказал он. – Я не смею ничего от тебя требовать. Но уж лучше я обращусь к тебе со своей просьбой, чем Кора – со своей. Меня тошнит от ярости, когда я думаю о том, что тебе, возможно, сегодня вечером предстоит. Мне стыдно сознавать такую жестокую необходимость. Я боюсь, что знаю заранее, какой выбор ты сделаешь. И потому-то у меня духу не хватает тебя о чем-то просить… Что ж, пускай Кора… а я… я не могу. Правду сказать, для этого я слишком к тебе привязан…
И Ларс пошел прочь. Какое-то время Ки смотрела ему в спину, потом пошла следом, впрочем, не пытаясь догнать. Ей было холодно и страшно. Она старалась не думать. Довольно с нее и собственной боли. Еще не хватало догонять его и расспрашивать, что за новую боль она ему причинила…
Когда она вошла в общую комнату, Ларса нигде не было видно. Зато вид комнаты вновь пробудил в ней мучительные воспоминания. Длинный стол был опять выдвинут на середину, пустые скамьи ожидали, чтобы на них расселись участники действа. На столе красовалась великолепная чаша кованого серебра, и в ней, точно в сверкающем озере, плавали поздние водяные лилии. Обоняния Ки коснулся чудесный запах только что вынутого жаркого; на кухне вовсю шумели и суетились. Знать, немало народу усядется нынче за стол… Ки торопливо пересекла комнату и прошла по коридору к себе.
Комната, в которой она теперь ночевала, была поменьше и поскромнее той первой. Кора переселила туда Ки, надеясь, что ей так будет легче прижиться в доме. Ки попыталась убрать и обставить комнату по своему вкусу. И то, что получилось, вовсе не приводило ее в восторг. Ее немногочисленные одежки были развешаны на деревянных гвоздях. Единственное небольшое окошко было не только лишено каких-либо занавесок, но и постоянно распахнуто, чтобы внутрь могло проникнуть хоть сколько-нибудь свежего воздуха и солнечного света. На полу раскинулся коврик из мохнатой шкуры оленя, а узенькое ложе было застелено покрывалами, принадлежавшими самой Ки. Кора усматривала в подобном убранстве некую попытку повторить обстановку фургонной кабинки. Сама Ки так не считала. Просто она не знала иных способов обставлять жилье.
На голом деревянном подоконнике стоял простой глиняный кувшин и такая же голубая чаша. Когда Ки вошла, Лидия как раз наливала в кувшин теплую ароматную воду для омовения.
Ки нахмурилась было, но тут же спохватилась. Право же, ей так и не суждено было привыкнуть к подобному. Они-то – Лидия и Курт – воспринимали это как обычные домашние обязанности: налить каждому воду в кувшин, вытряхнуть и проветрить постель каждого члена семьи, сообща выстирать всю одежду… Ки постоянно приходилось напоминать себе, что для них это вовсе не означало посягательства на ее личную жизнь. Лидия просто делала свое дело. Исполняла свои обязанности. Точно так же, как сама Ки только что исполняла свои на фруктовом поле.
– Спасибо, – только и сказала она. – Как славно пахнет…
– Я тебе еще кувшинчик оставлю, – ответила Лидия и поставила упомянутый кувшин на подоконник. – Кора сказала, тебе, верно, понадобится сегодня много воды, ведь у нас такой гость!.. Да, вот еще… Когда я стирала твою коричневую рубашку, я увидела, что там один шов вот-вот распорется. У меня не нашлось подходящих ниток, так я его зашила черными. Это ничего?..
