– Конечно, ничего, и спасибо тебе. Только ты могла бы не возиться: это ведь моя рубашка, я бы сама с удовольствием зашила…
– Я знаю, – сказала Лидия. – Так ведь я тоже сама собрала бы свои фрукты. Только оно лучше будет, если каждый станет заниматься каким-нибудь одним делом. Не бери в голову, Ки! А то хочешь тебе чем-нибудь услужить и боишься, кабы ты не обиделась…
Лидия улыбнулась, шутливо покачала головой и торопливо покинула комнату. Да, подумала Ки, сегодня дел у Лидии будет более чем достаточно. Готовить дом к нашествию целой орды!.. Не позавидуешь.
Когда за Лидией затворилась дверь, Ки стащила с себя одежду и наконец-то разулась, стряхнув невысокие мягкие башмачки. Она наполнила чашу водой и смочила в ней тряпочку. Первым долгом она умыла лицо, сплошь покрытое ссохшейся коркой пыли и пота. Затем занялась телом. Обтерла маленькую крепкую грудь, никому уже не доставлявшую радости, и плоский мускулистый живот, на котором оставили свои отметины дважды пережитые роды. Воду в чаше пришлось дважды сменить, так быстро мутнела она от пыли и грязи. Ступни едва удалось оттереть, так въелась во все поры земля, целый день сыпавшаяся в башмаки. Ки скребла свои ноги, отмачивала в воде и снова скребла, пока маленькие ступни не стали чистыми и розовыми, как у младенца.
Прохладный ветер, задувавший в окно, обсушил ее кожу без полотенца. Ки уселась на кровать и принялась расплетать сложные узлы своей вдовьей прически. Наконец русая грива легла ей на спину и скрыла ее чуть не до поясницы. Ки тщательно расчесалась, прислушиваясь к легкому потрескиванию щетки, гладившей и чистившей ее волосы. Когда спутанная грива превратилась в гладкую, блестящую волну, Ки вновь заплела ее и связала, как это приличествовало вдове.
Поднявшись, Ки прошла к одежде, развешанной на гвоздях. Волосы, стянутые в тяжелый ком, мягко били ее сзади по шее. Выбор одежд был невелик. Вот та самая коричневая рубашка, совсем не стыдно было бы в ней показаться. Тем более что Лидия зашила ее очень искусно: не зная о починке, и не заметишь. Рядом висели синие, свободного покроя штаны и красочно расшитая безрукавка. В горах и по ту сторону хребта подобная одежда вполне бы сошла, но здесь, в Арфистовом Броде, пожалуй, вызвала бы легкое потрясение.
Взгляд Ки остановился на зеленом платье, отделанном мелкими желтенькими цветочками, том самом, что Кора дала ей для Обряда Отпущения. С того самого вечера Ки его не то что не надевала – даже и не прикасалась. Не хотела лишний раз никому напоминать, в том числе и себе. А вот теперь пальцы сами потянулись погладить мягкую, тонкую ткань. Ки сняла платье с крючка. Что бы она нынче ни надела, они все равно станут думать об этом платье. Так почему бы и нет?.. Ки сунула голову в ворот платья. Потом надела на ноги сандалии на толстой подметке. Несмотря на это, платье все равно так и осталось ей длинновато.
В общей комнате начал уже собираться народ. Большинство, здороваясь с Ки, обнаруживало мало доброжелательства. Да, кое у кого со времени их последней встречи еще не прошли, так сказать, душевные синяки. Ки увидела Холланд: та тихой скороговоркой внушала что-то женщине, нянчившей маленького ребенка. Ки безошибочно угадала, о чем они говорили. Она не торопясь подошла к ним и тронула пальцем крохотную нежно-розовую ножку младенца.
– Ишь, здоровенький… Прямо что твой поросеночек! – Ки как можно шире улыбнулась обеим женщинам сразу. Женщина торопливо кивнула и поспешно отвернулась, внимательно рассматривая что-то на дальней стене. Холланд наградила Ки яростным взглядом и даже не попыталась скрыть злобы.
– Какой стыд, – произнес кто-то вполголоса над самым ухом Ки. Она быстро подняла голову и увидела рядом с собой Хафтора. Хафтор ухмылялся, прикрыв рот ладонью. – Стыд и срам, что ты так долго ждала, Ки. Следовало бы тебе начать дразнить их давно, очень давно…
– Чего ради? – спросила Ки с любопытством.
Веселье смягчило жесткие черты Хафтора, придав безобразному лицу некое обаяние. Огоньки светильников подчеркивали высокие скулы, играли на прядях блестящих черных волос. Темно-синие глаза были полны озорства.
– А чтобы заставить их считаться с тобой, – ответил он Ки. – Покуда они вовсю шепчутся о тебе по углам, а ты шествуешь мимо всех невозмутимо, точно кошка на охоте, у них нет повода питать к тебе уважение. Или изменять свое мнение о тебе. Им вовсе не помешало бы время от времени ощущать на своей шкуре твое остроумие. Тогда они либо станут побаиваться тебя и отвяжутся наконец, либо оценят тебя по достоинству и позволят на равных влиться в семью…
Ки улыбнулась помимо собственной воли:
– Вы с Ларсом что, сговорились, что ли?
Темные брови Хафтора сошлись у переносицы:
– Ларс?.. Нет, он не затевает со мной долгих разговоров. Я так полагаю, копит красноречие для тебя…
– Что ты имеешь в виду? – прямо спросила Ки.
– Я ничего не имею в виду. Разве только то, что Ларс, кажется, освоился с тобой гораздо успешнее, чем кто-либо другой из нас.
– За что, по всей видимости, следует благодарить Руфуса, – сказала Ки, гадая про себя, куда заведет их столь неожиданный поворот разговора. – Он велел Ларсу объяснить мне, каким образом я могу быть здесь полезна. Ларс так и сделал и соответственно несколько раз водил меня с собой на разные работы. А что, ты находишь в этом что-то странное?
– Отнюдь, Ки, отнюдь. Ничего странного, скорее наоборот. Все ясно насквозь, прямо до боли в глазах. Руфус был бы полным ослом, если бы не устроил все именно таким образом…
Ки задумалась было над смыслом его слов, но тут кто-то тихонько тронул ее за рукав. Рядом стоял Ларс и улыбался им обоим.
– Стоит упомянуть Ларса, – проговорил Хафтор, – как он тут как тут и утаскивает тебя прочь, без сомнения, по какому-то очень важному делу…
– Дело действительно безотлагательное, – вежливо ответил Ларс, пропуская словесный яд мимо ушей. И почему у них у всех такое похоронное настроение сегодня, недоуменно подумала Ки. – Моя мать Кора просит, – продолжал Ларс, – чтобы Ки подошла к ней и поприветствовала нашего гостя. Надеюсь, Хафтор, ты не возражаешь, что это важное дело?
– Ну конечно, Ларс, – ответил тот. – Ну конечно. Даже более того: это дело не только важное, но и очень срочное, так что лучше я сам отведу Ки к твоей маме…
И он собрался взять ее под локоток, но Ки гибким движением выскользнула из его рук:
– Спасибо, только я и сама уж как-нибудь доберусь. У вас двоих, я смотрю, намечается какая-то щенячья возня, ну так я в нее впутываться не желаю…
И Ки стремительно удалилась, оставив мужчин смотреть друг на друга. Кора сидела у очага в деревянном кресле, похожем больше на трон. По другую сторону очага стояло второе такое же кресло, пока пустовавшее. Ки с улыбкой подошла к Коре:
– Ты за мной посылала?
От ее взгляда не укрылось ни серебро в волосах Коры, переливавшееся при свете огня, ни натруженные руки, в кои веки раз бездельно сложенные на коленях… Воистину странно было видеть эти руки не занятыми никакой работой. И Ки всем сердцем потянулась к старой женщине, приникая к ее спокойной, несуетной силе. У Ки никогда не было матери, но если бы это стало возможно, она хотела бы, чтобы ее мать была похожа на Кору. Чтобы за внешним обликом хлопотливой говоруньи скрывалось такое же глубокое внутреннее спокойствие, такая же готовность поделиться своей силой с каждым, кому это может понадобиться. Да, именно Кора принудила Ки остаться, что было той весьма не по нраву. Но саму Кору Ки разлюбить из-за этого не могла. В присутствии Коры она могла, так сказать, на время ослабить вожжи, чувствуя, что кто-то столь же сильный и знающий, как и она сама, в случае чего сейчас же их подхватит. С Корой Ки чувствовала себя в безопасности.
