Двух главных начальников Денежного двора назначал лично царь (как правило, дьяка и боярина или дворянина). Причем главы менялись ежегодно – во избежание всяческих соблазнов… «Технической частью», то есть непосредственно производственным процессом, управляли назначавшийся из числа купцов «голова» и выбранные из надежных людей «целовальники» (так они назывались оттого, что при назначении на должность целовали крест и клялись работать честно). Голова и целовальники получали от казны серебро, по строгому учету выдавали его мастерам и принимали «готовую продукцию», опять-таки по строгому учету.
В общем, все было продумано и организовано весьма тщательно и строго. Однако беда, как это порой случается, пришла с самой неожиданной стороны и не имела никакого отношения к строгим порядкам, заведенным на Денежном дворе. Подкралась, так сказать, в обход…
Кто-то в царском казначействе (безусловно, светлая голова была, хоть и на дурную цель направлена) придумал крайне выгодную финансовую операцию. Казна принимала от населения ефимки по тому самому курсу в 42–50 копеек, а потом переливала их в русскую монету, причем стараясь, чтобы из каждого талера получилось не 42 или 50 копеек, а все 60, а то и 64 (талеры были разных размеров, побольше и поменьше). На каждом талере путем этой несложной манипуляции казна зарабатывала от 15 до 20 копеек.
Чуть позже (то ли тот же светлый ум, то ли кто-то другой) придумали еще более выгодную операцию. Теперь ефимки не перечеканивали в копейки, а ставили на них особый штемпель (чаще всего «год выпуска», причем, что интересно, обозначенный от Рождества Христова, а не согласно принятой тогда повсеместно системе «от сотворения мира» (год от Рождества Христова + 5508). И пускали в обращение, но по официально утвержденному курсу в 100 копеек. Как легко рассчитать, теперь каждый талер приносил казне уже 50 копеек дохода…
Вот только очень быстро нашлись мастера, ставшие подделывать эти штемпеля (на самых натуральных серебряных ефимках) и сбывать их большими партиями, зарабатывая на каждом тот же самый полтинник. Первыми это заметили даже не власти, а купцы – и клейменые ефимки (именовавшиеся еще «ефимок с признаком») вообще перестали принимать в торговых расчетах.
Тогда боярин Ф. М. Ртищев предложил тогдашнему правительству, Боярской думе, весьма оригинальный ход: впервые в истории России выпустить медные деньги. Чтобы были одной величины с серебряными и одной цены с ними.
Бояре за это предложение ухватились с восторгом. Никто как-то не задумался, что одинаковые по весу медная и серебряная монеты не могут стоить одинаково, серебро всегда было дороже меди… Но идея понравилась, и работа закипела. В самое короткое время в обращение было вброшено ни много ни мало – 20 миллионов медных денег (хотя обычно годовой оборот финансов в стране составлял 5 миллионов). Мало того, казна придумала замечательную, с ее точки зрения, штуку: все подборы и прочие платежи в казну принимались исключительно серебром, а государственное жалованье, кто бы его ни получал, выплачивалось исключительно медью… Года три как-то обходилось. Но потом, как и следовало ожидать, раскрутилась инфляция: в 1662 году за сто серебряных рублей давали 300 медных, в конце того же года за 100 серебряных – 900 медных, а в 1663 году за сто серебряных уже не брали и 1500 медных. Медные деньги приблизились по своей рыночной цене к весу меди, стоившей примерно в 15 раз дешевле серебра. Естественно, страшно возросли цены в пересчете на серебро, так что, по воспоминаниям современников, многие тогда умирали с голоду. Хуже всех пришлось стрелецким частям, расквартированным в недавно присоединенной Малороссии-Украине, – тамошнее население вообще не брало меди, ни по какому курсу. Потому что привыкло за столетия к польским деньгам – а Польша, как и Россия, медных денег долгое время не знала, самая мелкая монета чеканилась из биллона – пусть низкопробного, но серебра…
И, как будто всего этого было мало, начались забавы высокопоставленных лиц, имевших прямое отношение к чеканке денег. Не кто иной, как глава Монетного двора боярин И. Милославский усмотрел великолепную возможность нажиться. Принялся в огромных количествах скупать медь (в основном посуду) и руками подчиненных ему «монетных дел мастеров» переливать в деньги (по подсчетам, историк вбросил в обращение не менее ста тысяч рублей). Глядя на начальника, не захотели упускать столь легкий способ обогащения и его подчиненные. Они тоже развернулись на полную. Источники того времени пишут, что в одночасье разбогатевшие чеканщики ставили себе большие усадьбы, наряжали жен не хуже боярынь, вообще транжирили дурные деньги, как могли. А там подключились уже не «монетных», а просто «медных дел мастера».
Власти в конце концов встрепенулись, узнав о происходящем в том числе и из «подметных писем». Изобличенным в «самопальной» подделке денег мастерам заливали в глотку расплавленный металл, но искушение разбогатеть в одночасье было слишком велико… В ход шли старые медные котлы, чаши, всевозможная посуда, избежавшие наказания не унимались: как-никак выгода составляла один к пятнадцати…
Иностранный путешественник Мейерберг, путешествовавший по России в 1661 году, писал, что во время его пребывания в Москве в тюрьмах за подделку монеты сидели около 4000 человек. А печальной памяти подьячий Григорий Котошихин, сбежавший в Швецию и выдавший там немало русских секретов, писал, что всего за подобные шалости были «казнены в те годы смертною казнью более семи тысяч человек».
В конце концов эта безрадостная ситуация взорвалась летом 1662 года бунтом москвичей, так и оставшимся в русской истории под названием Медного бунта. Большая толпа москвичей нагрянула в подмосковную резиденцию царя, село Коломенское, требуя суда и управы на Милославского, Ртищева и других причастных к этой афере бояр.
Царь, оправдывая свое прозвище Тишайший, вышел на крыльцо и стал ласково увещевать собравшихся, обещая, что разберется и накажет виновных суровее некуда. На самом деле он просто тянул время, ожидая, когда подоспеют срочно вызванные из Москвы стрельцы…
Стрельцы прискакали, разогнали толпу почище нынешнего ОМОНа, а какое-то количество «зачинщиков» поймали и повесили тут же (есть сильные подозрения, что это были никакие не зачинщики, а попросту подвернувшиеся под горячую руку – в таких случаях особенно не разбираются…).
В общем, мятеж быстро подавили, но власти поняли, что перегнули палку с медными деньгами. К тому же еще свежа была память о гораздо более серьезном бунте москвичей в 1648 году (его в истории принято называть Соляным).
Цену на соль тогда увеличили более чем вдвое, что резко ударило по карману самых бедных, – соль в те времена была единственным средством для сохранения продуктов. К тому же тогдашняя «верхушка» развела дикую коррупцию. Царь Алексей Михайлович был тогда совсем молод, и всеми делами заправляли И. Милославский (на чьей младшей дочери царь был женат) и Б. Морозов (свояк царя, женившийся на сестре, Марии Милославской). Оба вовсю раздавали «хлебные» должности своим родственникам – а те, как легко догадаться, наживались за счет казны. Вовсе уж лютым взяточничеством печально прославились Л. Плещеев (родственник того Плещеева, что позже оказался замешан в «медных аферах»), главный судья Земского приказа (что примерно соответствовало чину обер-полицмейстера Москвы), и П. Траханиотов, управлявший Пушкарским приказом. По отзывам современников, драли и с правого, и с виноватого.
