Именно флотилии этих легких суденышек, переплывая Черное море, разоряли и грабили турецкие города, а то и крепости (многие из них были очень плохо укреплены, а гарнизоны состояли из постаревших ветеранов, этаких военных пенсионеров). Главное было – налететь как можно быстрее, пограбить как можно больше, в хорошем темпе, и убраться как можно скорее. Небольшие проворные челны как нельзя лучше подходили для таких набегов. Тяжелые турецкие галеры (в XVI веке составлявшие основные силы турецкого флота на Черном море) были гораздо более неповоротливыми. Да и тактика борьбы с ними была давно разработана. С низко сидящих в воде челнов обычно первыми замечали высокие галеры – и, если дело происходило вечером, на челнах убирали мачты и старались держаться так, чтобы закатное солнце светило им в спину (этот самый прием будут лет через четыреста применять подводники и летчики-истребители). С наступлением темноты тихонько подгребали и шли на абордаж – и обычно, используя преимущество в людях и судах, быстро захватывали одинокую галеру.
В ясный день теперь уже казакам приходилось туго – приходилось рассыпаться в разные стороны и скрываться поодиночке, пушек на галерах имелось немало, а пушкари у турок были хорошие. Так что порой струги гибли в немалом количестве, а бравые донцы попадали в плен – чаще всего оказываясь гребцами на тех самых галерах.
Одним словом, раз на раз не приходился – но когда это останавливало «джентльменов удачи»? Зато при удаче трофеи доставались богатые: золото и серебро, ценные ткани, вино, другие недешевые товары.
Те же самые казаки, что перебили отряд атамана Филимонова, в том же году напали на речной караван дьяка Елизара Ржевского, который вез в недавно взятую русскими Астрахань деньги и припасы. По дороге его перехватили донцы и ограбили дочиста – правда, дьяк и его люди уцелели. Иван Грозный не на шутку разгневался и организовал широкомасштабную облаву на «речных пиратов» – но, судя по тому, что грабежи речных судов продолжались и после этого, полностью извести «воровских казаков» так и не удалось.
Кстати, в то же самое время на Волге усердно грабил проплывающих купцов (а плавали там и русские, и «басурмане», и даже англичане) будущий покоритель Сибири атаман Ермак Тимофеевич с немаленьким отрядом в несколько тысяч казаков…
О дальнейшей судьбе Донского войска – чуть позже. А пока поговорим о Запорожской Сечи. Точное время ее рождения опять-таки неизвестно, но уже в XVI веке европейские путешественники описывают ее как вполне сложившуюся структуру.
Очень трудно, чертовски трудно противостоять не кому иному, как классику земли русской Николаю Васильевичу Гоголю, в «Тарасе Бульбе» изобразившему запорожцев как светлых рыцарей без страха и упрека, истово сражавшихся за веру православную…
Увы, увы… В действительности запорожцы были далеко не так романтичны и защитой православной веры заморачивались редко – порой все обстояло как раз наоборот. В отличие от донцов и других казачьих войск, с некоторых пор обзаводившихся хозяйством (порой крупным) и женами-детьми, Запорожская Сечь всегда представляла собой один большой военный лагерь, куда женщины не допускались. Если называть вещи своими именами, это была просто-напросто разросшаяся до невероятных размеров одна большая разбойничья шайка, принимавшая к себе любого, независимо от рода-племени. Имелись у них несколько православных священников, но запорожцы категорически отказывались, чтобы они подчинялись какой бы то ни было ближайшей епархии, что было серьезным нарушением церковных канонов. Да к тому же запорожцы, охотившиеся в степи на диких лошадей, вовсю ели конину, что русскому православному человеку было накрепко запрещено. Дело опять-таки, несомненно, в тюркском влиянии, даже более сильном, чем на донцов. История зафиксировала сечевых атаманов со стопроцентно тюркскими именами. Да и одежда запорожцев порой как две капли воды похожа на тюркскую – а знаменитые чубы-оселедцы турки любили не меньше запорожцев. Никакого хозяйства в Сечи заводить не полагалось, как и заниматься какими-то ни было ремеслами. Добычу полагалось пропивать и прогуливать в сжатые сроки (правда, самые хозяйственные все же украдкой прятали клады). Были, правда, так сказать, и те, для кого участие в запорожских походах было чем-то вроде хобби: жили они в более цивилизованных местах, в так называемой Гетманской Украине, держали там хозяйство и семейство, а на Сечь, когда хотелось повеселиться, приезжали «показаковать» (в точности как Тарас Бульба).
Устройство там было самое что ни на есть демократическое, демократичнее некуда. В походе атаману полагалось подчиняться беспрекословно, и любая попытка неповиновения каралась смертью, а вот у себя дома, на Сечи… Практически каждый более-менее влиятельный у запорожцев казак мог в любой момент объявить «предвыборную кампанию» – то есть собрать своих сторонников (предварительно угостив их горилкой от пуза) и провозгласить атаманом более подходящую ему кандидатуру (а то и самого себя). Сплошь и рядом его усилия заканчивались полным успехом – а свергнутого атамана обычно «сажали в воду», то есть топили, благо Днепр протекал недалеко. (И не только своих. Когда в 1585 году польский король под давлением крымского хана отправил на Сечу своего посланника шляхтича Глубоцкого, потребовавшего прекратить набеги на крымцев, запорожцы и его преспокойно утопили.)
Должно быть, Гоголь так и не понял, что чуточку разрушает романтический образ «борцов за православную веру», когда описывал, как Тарас Бульба в лучших традициях Сечи провел «перевыборы» атамана. Явившись к нему, он без особой дипломатии заявил: подросло молодое поколение казаков, еще не нюхавших пороха (вот его сыновей хотя бы взять), так что, чтобы зеленая молодежь приобрела необходимый опыт, нужно ее немедленно сводить в набег на турок, пусть учатся. Атаман привел смехотворный, с точки зрения Тараса, аргумент: напомнил, что меж запорожцами и турками заключен «пакт о ненападении» и срок действия далеко не истек. Тарас возмутился до глубины души: да какие могут быть мирные переговоры у православных христиан с басурманской нечистью? И уж если случился такой позор, то к чему этакие договоры соблюдать? Чего стоит слово, данное басурману?
Кошевой атаман (оказавшийся, видимо, большим законником) твердил одно: и с турками, и с крымскими татарами заключен мир, в подтверждение которого, что важно, казаки поклялись своей христианской верой, так что ничего тут не поделаешь.
Видя такое чистоплюйство, Бульба плюнул и ушел. И прямиком отправился в те курени, где его особенно уважали, – он был еще и в полковничьем чине, что немало значило на Сечи. Выкатил несколько бочек горилки, провел кое-какую предвыборную агитацию – и вскоре пьяная толпа его сторонников потребовала созыва «общего собрания», на котором объявила кошевого низложенным. «Некоторые из трезвых куреней хотели, как казалось, противиться; но курени, и трезвые, и пьяные, пошли на кулаки. Крик и шум сделались общими». Видя такое дело, кошевой, не дожидаясь, когда ему предложат хлебнуть днепровской водички, быстренько положил булаву, знак своего атаманского достоинства, и проворно затерялся в толпе. Новоизбранный кошевой, запершись с Бульбой, тут же принялся готовить очередной набег…
Бывало и веселее. Известный шотландский вояка Патрик Гордон, служивший и в русской армии, оставил описание выборов, случившихся уже после присоединения Малороссии к России, – причем не в разгульной Запорожской Сечи, а в чуточку более благополучной Гетманской Украине. Меж сторонниками двух кандидатов началась нешуточная драка, во время которой как-то ненароком убили знаменосца, и некий полковник Страсбург (судя по имени, из немецких наемников) приказал спокойствия ради бросить в толпу несколько ручных гранат – несовершенных по тому времени, но все же достаточно убойных. Чем и прекратил майдан. (Между прочим, победившего на этаких выборах кандидата убили всего пять лет спустя в ходе очередных демократических выборов…)
