Самое интересное: особенно ожесточенное сопротивление оказали астраханские персы и немцы. Персы укрылись в одной из башен и отчаянно защищались, перестреляв несколько сотен казаков. Когда кончились пули, заряжали ружья монетами. Лишь когда у них кончился порох, они вынуждены были сдаться. Разин всего лишь велел посадить их под замок – то ли рассчитывал получить неплохой выкуп, то ли выгодно продать при случае.
Немцам повезло меньше – их было всего семь человек (и двое русских). Так же укрывшись в одной из башен, они отстреливались полдня, потом разинцы подкатили пушки – и положили всех девятерых огнем. На городской пристани отбивались голландские корабельщики и сдались, лишь когда у них кончился порох, – и все до одного были изрублены на куски.
И «Орел», и яхты казаки сожгли – столь крупными судами они попросту не умели управлять и потому никакой ценности в них не видели. Получивший полную вольность «черный народ» тут же использовал ее на всю катушку: грабили церкви и лавки, убивали и пытали дворян, государственных чиновников и прочих «лучших людей». Пример подавали сами разинцы: они подвесили за ноги на городской стене раненного в живот Прозоровского и его жену (по другой версии, Прозоровский и его сын-подросток были сброшены с колокольни).
Правда, через недолгое время Разин самыми жесткими мерами навел марафет (подозреваю, когда грабить больше стало нечего, а убивать – некого). И взялся устраивать некоторое подобие порядка. Разумеется, по казачьему образцу: жителей разделили на тысячи, сотни и десятки под командой выборных атаманов, есаулов, сотников и десятников. В качестве высшего органа городского самоуправления ввели казачий круг, то есть все жители города должны были сходиться на «общее собрание» и обсуждать текущие городские дела. Разину попросту не приходило в голову, что такая система управления вполне подходит для казацких станиц и «городков», но в крупных городах решительно непригодна…
Вот теперь всем (в том числе и самому Разину) стало окончательно ясно, что это уже не «поход за зипунами», а самый настоящий бунт. И вел себя Разин соответственно: оставив прежние грабежи, с 13-тысячным войском двинулся вверх по Волге.
Трудно сказать, какими были его собственные потаенные, окончательные замыслы. Следствие, нужно заметить, в это особенно не вдавалось (быть может, не желая услышать что-то особенно для себя неприятное). Вероятнее всего, он намеревался перестроить всю Русь «по казачьему образцу», а то и самому сесть на московский трон. Почему бы и нет? Смутное время закончилось не так давно (сохранилось даже немало его очевидцев, пусть и глубоких стариков), и в народной памяти еще не изгладились истории многочисленных самозванцев, пытавшихся завладеть троном. Есть еще одна версия, но о ней – чуть погодя…
Как бы там ни было, есть свидетельства, что Разин всерьез собирался идти на Москву. Его многочисленные посланцы ездили по внутренним русским губерниям, появляясь даже в Москве, распространяя «прелестные письма» (так тогда именовались прокламации), в которых «черный народ» призывали истреблять «лучших людей», обещая после этого установить повсюду «казацкое равенство». Правда, царя и духовенство Разин старался особенно не затрагивать, наверняка зная старую русскую поговорку: «Царь хорош, только бояре плохие и дурно советуют». Более того, он велел обить два струга материей (один – черной, другой – красной) и распустил слух, что при нем находятся сын царя Алексей Алексеевич (умерший в начале того же года) и не кто иной, как патриарх Никон. Вроде бы даже имелись игравшие эти роли какие-то два мутных субъекта. Многие верили.
Пропаганда сделала свое дело, в особенности если учесть, что большинство крестьян ненавидели Соборное уложение 1649 года, лишившее их многих прежних прав. Мятежи распространялись, как степной пожар, даже в местах, далеких от охваченного действиями разинцев района запылали дворянские усадьбы, появились многочисленные шайки «бунташных людей» с самозваными атаманами во главе, сплошь и рядом не имевшими никакого отношения к казачеству. Одни действовали по идейным, если можно так сказать, мотивам («Даешь прежние вольности!»), другие пытались под шумок примитивно пограбить – во времена больших смут так обычно и происходит, и не только в России.
В войско Разина в немалом количестве хлынули беглецы «от сохи». Их, конечно, принимали для количества, но из-за известного пренебрежения казаков к «мужикам» вульгарно использовали как «расходный материал», «пушечное мясо», а в случае серьезной опасности попросту бросали, уносясь на лихих скакунах. Да и «информационная война», как ей и положено, имела свои хитрушки: с одной стороны, при Разине находился «патриарх Никон», к которому было предписано относиться со всем уважением. С другой – оставленный Разиным «на хозяйстве» в Астрахани атаман Василий Ус безо всякого христианского смирения пытал и сбросил с колокольни митрополита Иосифа…
В Саратове и Самаре Разину открыли ворота, встретили хлебом-солью и колокольным звоном. Там повторилось то же самое, что и в Астрахани, – грабежи, убийства «лучших людей», устройство жизни «на казацкий манер».
Крестьянское движение ширилось. Бунтовали кочевые племена – черемисы, чуваши, мордва. Но и в Москве давно уже поняли, с чем имеют дело и насколько сильна угроза государству. По всей стране была спешно объявлена мобилизация всех «служилых людей», приведены в готовность все мало-мальски боеспособные части.
В начале сентября 1670 года Разин подошел к Симбирску, хорошо укрепленному городу, имевшему стратегическое значение: с его взятием открывался путь на Москву. Москва и без того была в кольце крестьянских бунтов и восстаний «инородцев»…
В Симбирске-то Разин и споткнулся – и серьезно. Поначалу все прошло просто отлично: в Симбирске вспыхнуло восстание «черного народа», и Разину открыли ворота. Однако воевода Милославский с московскими стрельцами и местными дворянами (их много съехалось в Симбирск) отступил за стены хорошо укрепленного местного кремля, где можно было выдержать длительную осаду.
К каковой разинцы немедленно и приступили. Однако дело шло туго: у Милославского было пять тысяч человек, у Разина – двадцать. Однако значительную часть из этих двадцати составляли как раз те самые «лапотники», не обладавшие абсолютно никакими военными навыками, не говоря уж о штурме укреплений. Под кремлем Разин простоял почти месяц, предпринял четыре штурма, все до одного окончившихся неудачно. Правда, и у Милославского возникли свои нешуточные проблемы: продовольствия и воды в кремле было слишком мало для такого количества людей. Еще пара недель – и стало бы совсем скверно…
Однако помощь Милославскому пришла как раз вовремя: из Казани привел войска воевода Юрий Барятинский. Узнав о его приближении, Разин не стал дожидаться, оставил под кремлем небольшое количество войск, а с остальными сам бросился в атаку, рассчитывая на всегдашнюю казацкую удаль. Вот только войско Барятинского сплошь состояло не из стрельцов, а из «полков иноземного строя», вооруженных и обученных на европейский манер, с хорошей полевой артиллерией. С ними трудно было тягаться не только крестьянам, но и казакам.
Барятинский грамотно пустил в ход пушки, а потом рассеял противника ружейными залпами, не доводя до рукопашной. И пробился к кремлю, заняв почти весь Симбирск. Разинцы, несмотря на большие потери, попытались вновь штурмовать кремль, но Барятинский ударил по их самому слабому месту: отправил рейтарский полк, чтобы захватить стоящие на реке струги мятежников. Если бы это удалось, разинцы оказались бы отрезаны от низовьев Волги, от той же Астрахани, где пока что крепко сидел Василий Ус. Лошадей у них не было, а пешком от конных рейтаров не больно и убежишь. Так что разинцы бросились к стругам и спешно отплыли – как обычно, бросив всех «мужиков».
