Книга Заклинательницы ветров, страница 41. Автор книги Робин Хобб

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Заклинательницы ветров»

Cтраница 41

– Слышь, Колли, сыграй-ка нам Песню о Храмовом Колоколе…

Общая комната притихла в ожидании и предвкушении. Какое-то время Колли сидел неподвижно, вялыми пальцами лениво трогая струны. Вандиену не было нужды всматриваться в потемки там, на лестнице. Он и не глядя мог догадаться, как торжествовала Зролан. Это ведь она, ну, может, с помощью деда в углу, так их завела. А теперь дело и само двигалось туда, куда ей было нужно. Мысли и чувства, охватившие людей, напоминали реку в половодье, сметающую запруды.

Пальцы Колли вдруг проснулись к жизни и залетали над струнами. Никто не пел; была только музыка. Скорбная мелодия выплетала темные кружева, рассказывая о горе столь глубоком, что никакие слова не сумели бы его выразить. Мотиву вторили низкие удары басовых струн, в самом деле напоминавшие звуки храмового колокола. Казалось, даже язычки огня на фитильках свечей начали медленно колебаться в такт песне, вздыхавшей горестно и размеренно, словно вечный прилив… И только тогда в нее вплелись голоса. Сперва один, потом другой, за ними еще и еще. Сколько ни прислушивался Вандиен, он так и не сумел разобрать ни единого слова. Только то, что и старые, и молодые выпевали их со знанием дела и с глубоким чувством. Постепенно до него дошло: песня была сложена на языке столь древнем, что на нем вообще больше никто не разговаривал. Похоже, она сохранила старинное наречие, бытовавшее в здешних местах во времена затопления деревни. Что ж. Общий неплохо подходил для общения по каждодневным делам. Но когда пришла пора вспомнить и спеть о чем-то почти не выразимом словами и не предназначенном для понимания чужаков, люди обратились к своему родному языку.

Песня оказалась весьма длинной. Это была не какая-нибудь кабацкая баллада в десяток стихов. И не любовная песенка в три-четыре куплета с душещипательным припевом. Эта песня ткалась, как гобелен: порою арфа грустила одна, затем к ней присоединялись человеческие голоса, чтобы, в свою очередь, схлынуть, и вновь только струны всхлипывали в тишине. Певцы то сосредоточенно пели, то зачарованно слушали. Вандиен отметил про себя, что никто ни разу не поднес кружки к губам, промочить пересохшее горло, никто не бросил полена в очаг, хотя дрова начали уже прогорать. Больше того: он ощутил, что общее настроение и его затянуло почти так же, как деревенских. Он не понимал слов, – ну и что с того? Песня дышала силой, вызывая могучее чувство сопричастности, росшее из очень глубоких, прямо-таки общечеловеческих корней. Песня говорила о незапамятных временах, когда горе было, словно свежая, кровоточащая рана. И никакой надежды, никакой надежды впереди…

Свет в комнате меркнул вместе с пламенем, гаснувшим в очаге; оплывшие свечи давно превратились в огарки. Длинные тени колебались на шершавых стенах. Стих прибой голосов, а пение арфы сошло почти на нет, превратившись в едва различимый, умирающий шепот. Вандиен расслышал даже шорох волн, набегавших на берег. И вот арфа смолкла совсем… но, как оказалось, только затем, чтобы неожиданно взорваться яростным, страстным аккордом. И вместе с нею отчаянно и непокорно грянул хор. Трижды он прозвучал, несломленный и гневный. И все стихло, – и арфа, и голоса.

Вандиен почувствовал, что дрожит. Было темно. Кругом никто не двигался. Даже руки Колли, смутно очерченные последними отсветами пламени, неподвижно покоились на струнах. Однако тишина не несла в себе успокоения. Скорее, она была пронизана ощущением ожидания и предчувствия. Некое обещание было дано. Некий долг следовало исполнить.

– Заклинательницы Ветров!.. – тихо, но с отчетливым презрением выговорил старец в углу. Кто-то звучно сплюнул в ответ.

Вандиен услышал шаги, и комната неожиданно озарилась: это Хелти взял потрескивающий огарок и затеплил от него новую свечу. Джени протянула ему еще одну. Берни принялась совать поленья в очаг. Вскоре в комнату вернулись свет и тепло, но громко разговаривать никому по-прежнему не хотелось. Колли склонился над своей арфой, и было видно, что его волосы надо лбом и на шее слиплись от пота.

– Поднесла бы ты арфисту кружечку, Джени, – негромко предложил Вандиен.

– Все, что будет угодно возчику, – безропотно согласилась она и проворно отправилась исполнять его пожелание.

Постепенно то тут, то там начали завязываться беседы. Другое дело, никого не тянуло на разухабистые истории вроде тех, что Вандиен услышал несколько раньше. Все как-то посерьезнели, и он заметил, что говорили в основном старики, а молодые почтительно слушали.

Что до Колли, то он вытер руки о штаны и взял у Джени кружку холодного. Его умолкшая арфа оставила после себя некую пустоту, которую и заполняли вновь начавшиеся разговоры. Джени стояла у Колли за плечом, чтобы забрать кружку, когда она опустеет. Берни продолжала что-то рисовать на полу у ног Вандиена. Он невольно подумал о том, как она выглядела при огне, пока звучала песня. Ее волнистые каштановые волосы разметались по спине, богатое контральто выводило каждое слово настолько отчетливо, что Вандиену казалось: еще немного – и он начнет понимать. Да, песня была для нее, без сомнения, глубоким и искренним переживанием. Даже и теперь на загорелых щеках был заметен румянец.

– Что она означала? – тихо обратился он к ней.

Берни вздрогнула так, словно он ее разбудил. У нее оказались карие глаза, несколько светлее его собственных. Они освещали ее тонкое, умное лицо. Но теперь в них отражалось недоумение:

– Ты про что?..

– Про песню. Ту, про Храмовый Колокол. Что она означала?

Берни пребывала в затруднении, не зная, как объяснить.

– Ну… там рассказывается, как все это было. Мы поем ее каждый год, только не всякий раз получается, как сегодня. Я так вовсе не припомню подобного. Там говорится, с чего все началось и…

– Не понял. Что, собственно, началось? – Вандиен наклонился пониже, опершись локтем о колено. Он ничего больше не добавил, только улыбнулся, зная, что его молчание будет для Берни самой лучшей подсказкой.

– Там рассказывается, с чего начались праздники Храмовых Отливов. Про то, как потонула деревня, и всякое такое прочее… – Берни помедлила, призадумавшись. – Даже и не знаю, как бы перевести все это на Общий, больно уж оно… Ну да ладно, хоть кратенько. – Она набрала полную грудь воздуха и огляделась по сторонам, словно подыскивая зацепку. И, наконец, заговорила: – Когда-то давно… очень давно… наша деревня была тихим приличным местом, с отличной глубокой гаванью и рыбацким флотом что надо. Храм же Заклинательниц стоял на длинном мысу, далеко выдававшемся в море. Не то чтобы они были нашими возлюбленными соседями, но уж нарочно вызывать их гнев мы вовсе не собирались. Деревня и храм, так сказать, просто старались обращать друг на друга поменьше внимания. Звон храмового колокола отмечал прилив и отлив, и так день за днем. Дружбы между нами не было, но был мир. До тех пор, пока Заклинательницы Ветров не устроили нам веселую жизнь. Это ведь из-за них задрожала земля и деревня ушла под воду…

– Каким же образом? – негромко переспросил Вандиен.

Берни нахмурилась:

– Ну… ничего определенного на этот счет песня не говорит. Я не могу… просто слов не хватает перевести то, что именно сказано в песне. Что-то вроде того, что пение Заклинательниц отдало морю нашу деревню. В общем, это была их вина. Их вина! – Дыхание Берни участилось. Вандиен кивнул, желая услышать продолжение истории. Тем не менее, в каком-то уголке сознания продолжал скрестись назойливый вопрос: ПОЧЕМУ? За каким шутом понадобилось Заклинательницам Ветров своим волшебством погружать в море деревню, да не только ее, но и свой собственный храм? С какой стати? И потом, каким образом?.. Они ведь властвовали над воздухом и ветрами, а вовсе не над каменным костяком земли…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация