Ки. Что там говорила Заклинательница насчет того, что она, мол, вмешивается в их дела? Чепуха какая-то. Бессмыслица. Ки всегда старалась держаться подальше от Заклинательниц. Вандиен сжал кулаки. Кровь постепенно возвращалась к кончикам пальцев, а с ними и способность осязать. Ки. Стоит отвернуться, как она тут же попадает в беду. Вандиен поднял руку и принялся отскребать от лица пыль, вбитую в кожу. Ну и что теперь прикажете делать? Бросить все псу под хвост и кинуться разыскивать Ки?.. Но ведь Заклинательница сама сказала, что никакой беды ей покамест не было. Вандиен болезненно сморщился, живо вообразив, что скажет Ки, когда он запыхавшись примчится ее «выручать». Нет, Ки обещала приехать за ним сюда. Она знает, что он здесь. И, значит, сюда, в Обманную Гавань, она и направится, если у нее вправду возникнут какие-то неприятности. Значит, лучше оставаться там, где она легко сможет его отыскать…
Спотыкаясь, ввалился он в общую комнату и хмуро оглядел пустые скамьи. Тот же мальчик, что и вчера, чистил камин, та же девочка смазывала маслом столы. Интересно, где Джени?.. Никто не окликнул его. Вандиен медленно поднялся по лестнице и вошел в свою комнату. Вода в кувшине для умывания успела остыть, но хоть пыль с лица смыла. Повалившись на смятую постель, Вандиен повернулся на спину и принялся осторожно разминать края своего рубца. Мало-помалу жгучая боль начала рассасываться. Зато его заранее взяла жуть при мысли о неизбежном вечере и холодной сырости моря, которая столь же неизбежно принесет новую боль. А Киллиан еще залезет на холм и примется почем зря стегать его ветром вроде давешнего. Да как он вообще сможет выстоять в подобной воде, не говоря уж о том, чтобы рыться в поисках какого-то вонючего сундука?..
Так он и лежал, чувствуя себя очень несчастным и лишенным последних остатков мужества. Нет, незачем даже и пытаться. Только на посмешище себя выставлять. Но если он не попробует, Заклинательница вообразит, будто усмирила его. И, каков бы ни был его шанс избавиться от шрама, он этот шанс потеряет безвозвратно… Его пальцы продолжали бережно разминать, размягчать онемевшую от холода плоть. Иногда Вандиену казалось, что шрам был живым существом, которое присосалось к его лицу и когда-нибудь, дай срок, прорастет сквозь череп и выпьет самую его жизнь. Он убрал руки и застыл неподвижно. Да успокойся же ты, – мысленно умолял он рубец. Обмякни. Вот так. Лицевые мышцы постепенно расслабились, и мучительная ломота прекратилась.
Блаженное тепло начало овладевать его телом. Узлы холода, поселившиеся было в позвоночнике, распускались. Он успел прилично намерзнуться в лодке, а тот шквал в переулке буквально выдул из его плоти последние крохи тепла. Пошарив рукой, Вандиен натянул на себя край одеяла. Тело и разум начала охватывать дремота…
– Вандиен! Просыпайся!..
Еще балансируя на узкой грани между бодрствованием и сном, он приподнял веки и увидел над собой Зролан.
– Не хочу… – Он попытался снова закрыть глаза.
– А я говорю, просыпайся! – Зролан крепко встряхнула его.
Вандиен мученически вздохнул и сел на постели. Зролан сейчас же уселась у него в ногах. Ему оставалось только изумляться ей и благоговеть. С плеч женщины свисал теплый плащ с синим капюшоном, небрежно откинутым за спину. Щеки ее разрумянились: видно было, что она только что с улицы. Она убрала с лица спутанные черные волосы и сунула руки между колен, чтобы отогреть. Глаза Зролан сияли, как драгоценные камни, губы кривились горько и вместе с тем возбужденно.
– Ну и разворошил ты осиное гнездо!.. – сообщила она ему.
– Я?.. – Вандиен отказывался понимать, в чем дело. – Я тихо-мирно явился в эту деревню. Честный возчик в поисках непыльной работенки и легкого заработка. Вместо этого меня впутывают в какие-то интриги тысячелетней давности. Не говоря уже о любовном треугольнике: хозяин гостиницы жаждет хорошенько развлечь соседей, юная девушка мечтает отплатить деревне унижением за унижение, а старая бабка со съехавшей крышей хочет…
– Добиться, наконец, справедливости! – перебила Зролан. И засмеялась. Это был смех юной женщины, зазывный, манящий. Вандиен поймал себя на том, что пристально всматривается в ее лицо. Да, она определенно обладала неким магнетизмом, некой жизненной силой, властно пробуждавшей все его чувственные инстинкты. Что ж, привлекательные молодые женщины никогда не оставляли его равнодушным. Будь он, как когда-то, зеленым юнцом, он бы уже расправлял плечи, игриво потряхивал темными кудрями и раздувал грудь. Но теперь он был взрослым мужчиной, к тому же и со шрамом во всю физиономию. И далеко не так легко покупался на всякие там женские штучки.
И все-таки… Эта женщина… О, Вандиен сознавал, что она вполне годилась ему в бабушки. Если не в прабабушки. И, тем не менее, при ее виде его кожу начинали колоть крохотные иголочки, а в ушах нарождался звон. Она пробуждала в нем желания… нет, не плотского свойства. Он желал… как бы это выразиться… Вандиен, любивший точность, силился разобраться в собственных чувствах. Да, вот оно: он желал подтвердить перед ней свое мужество. Завоевать ее уважение. Он желал, чтобы его осияли эти черные глаза, чтобы Зролан выделила его в толпе как единственного мужчину, достойного вести с нею беседу. Столь же внезапно, сколь и глубоко, Вандиен возжаждал ее доверия, ее дружбы…
Зролан словно подслушала его мысли.
– Я не ошиблась в своем выборе! – проговорила она, и голос дышал теплом. – Да, есть люди глубокомысленней тебя, есть более статные, есть более сильные. Есть более опытные возчики, более осторожные… Но ты, Вандиен, ты умеешь ЧУВСТВОВАТЬ. И чувствами ты руководствуешься в своих поступках. Ты великодушен – и в ненависти, и в любви. Один из тысяч…
Все его существо запело от гордости. Ее голос был музыкой, не нуждающейся в осмысленных словах. Вандиен широко улыбался. Бесследно исчезли грызущие сомнения в искренности Зролан, одолевавшие его со времени разговора с Джени, – девушка что-то там говорила насчет надежды вернуть физическую молодость, которая, мол, и побуждала старуху. Зролан между тем пододвинулась еще ближе и взяла его руки в свои.
– Так что же она тебе рассказала? Джени, я имею в виду?
– Историю, завещанную ее дедушкой. Она произнесла ее, как молитву: точь-в-точь его словами и, готов поклясться, его голосом. Жестоко было взваливать подобную ношу на это дитя…
– Среди стариков праведных больше, чем добрых. Поможет ли тебе чем-нибудь ее рассказ?
Вандиен пожал плечами. У нее были теплые руки, а глаза видели во всем мире только его.
– Насколько я понял, мне следует пошарить в юго-западном углу храма. Что до сундука, то он не ахти как велик, но порядком тяжел: двоим здоровым мужикам только-только поднять. Еще я должен хорошенько смотреть под ноги, чтобы не угодить в щель между камнями… – Он вздохнул. – И еще я понял: если я его таки найду, то вполне могу заплатить жизнью за эту находку. Но уж этими сведениями я обязан не Джени; а Киллиан.
Зролан кивнула:
– То-то мне и почудился в воздухе привкус магии ветра. Что ж, это хороший знак, Вандиен. Они боятся тебя! Боятся и пытаются отпугнуть. Потому что страшатся, как бы ты не преуспел там, где потерпели поражение все остальные. Ибо у тебя есть воля к победе…
