— В прошлом году она просила лук со стрелами. В этом году ждет поездку в Лос-Анджелес. Я обещала ей показать океан. Когда Адам с Дианой будут возвращаться домой, поедем их провожать. Больше ничего особенного. К счастью, шотландского пони не просила, - улыбается, я улыбаюсь ей в ответ, грустно усмехнувшись. В сказанных планах для меня места нет.
Впервые мне хочется быть до одури нужным, хочется ощущать себя любимым и родным. В том, что Марьяна меня не видит в своей жизни, винит некого, кроме самого себя. При этом я понимаю, что прежнего ничего у нас не будет. Мы должны будем найти компромисс и совместно растить общего ребенка.
— Она об этом говорила? Наверное, еще хочет какую-нибудь крутую куклу, которая и плачет, и кушает, и даже гадит, - мне нравится слушать ее смех, нравится видеть ее расслабленной и открытой для диалога. Я все еще молчу, прекратив стучать карандашом по столу.
— Нет. Она вспоминала о том, что скоро приедут Марк и Ева. Потом вспомнила об Адаме с Дианой.
— Диана ее крестная, - поясняет Марьяна, немного виновато на меня смотрит. Хмыкаю, поднимаю глаза на картину, висящую на стене. Какой-то горный пейзаж.
— Почему Кэтрин? – хмурится, не понимает мой вопрос. – Почему ты назвала ее Кэтрин?
— Кэт – котенок. Когда она родилась, была похожа на котенка.
— Мою мать звали Катей, - возвращаю карандаш в стакан. Марьяна прикусывает губу, теперь она берет в руки ручку и крутит ее.
— По документам она Екатерина. И фамилия твоя. И отчество, - глаза опущены на стол, боится похоже посмотреть на меня. – Адам ругал меня за этот поступок. Сказал, что если меня найдут по дочери, то в последствиях буду виновата сама. Кевин предлагал свою фамилию, но я отказалась.
— Почему?
— Почему? – судорожно вздыхает, вскидывает на меня влажный взгляд. – Мне важно было что-то оставить у себя в память о тебе. Я... – голос срывается, опускает голову.
Я поддаюсь порыву, обхожу стол, разворачиваю кресло в свою сторону. Марьяна сопротивляется моему желанию поднять ее голову, но я все же побеждаю в этой «схватке». На меня смотрят зареванные глаза, ресницы слиплись, и вся она такая беззащитная в своей слабости, что я наклоняюсь к ее лицу и прижимаюсь к полураскрытым губам в долгожданном поцелуе.
Не дышим. Не шевелимся. И вдруг срываемся, вдвоем в пропасть, по краю которой мы так давно ходили. Марьяна оказывается прижата к моей груди, наши руки хаотично, мешая друг другу, шарятся по телу. Она нетерпеливо выдергивает полы рубашки из джинсов, со стоном прикладывает прохладные руки к лопаткам. Я рычу ей в губы, пытаясь расстегнуть пуговицы на ее рубашке. В итоге так же запускаю руки под низ, сжимаю одной рукой грудь, второй ягодицу. Она стонет в губы, выгибается в пояснице, царапая ногтями мне спину.
Со стола все летит на пол, усаживаю Марьяну, становлюсь между ее ног, продолжая жадно терзать ее губы. Они не изменились, такие же вкусные, сладкие, сводящие с ума. Я хочу всю ее испробовать на вкус, вспомнить, как нежна на ощупь ее кожа. Меня лихорадит от ее поглаживаний, контроль над потребностью быть в ней вскальзывает у меня из рук. Еще немного и трахну ее на столе.
— Гера... – хрипит, откинув голову назад. Голубые глаза лихорадочно блестят. Не договаривает, сама тянется к губам, прикусывает нижнюю, удерживая рукой мой затылок.
Стук в дверь заставляет меня и Марьяну шарахнуться друг от друга в разные стороны. Судорожно приглаживаем волосы, поправляем одежду, я опускаюсь на колени, чтобы подобрать вещи с пола. Параллельно пытаюсь выровнять дыхание.
— Сейчас посмотрим, чем занимается твоя мама и уговорим ее пойти с нами попить чаю, - это вроде жена Питера, Элли. Она заходит первая в кабинет, и от ее взгляда не ускользает беспорядок, растрепанный вид Марьяны, мои опухшие губы. Мимо нее протискивается Кэти. Ее серьезный взгляд скользит сначала по матери, потом обращается ко мне.
— Мы приготовили чай, ждем на террасе, - Элли пытается увести Кэти из кабинета, но та дергает плечом и стряхивает руку. Она подходит ко мне.
— Если ты обидел мою маму, то будешь иметь дело со мной. Ясно? – чтобы не рассмеяться от серьезного тона малышки, прикусываю щеку изнутри и хмурюсь.
— Я никогда не обижу твою маму. И тебя тоже, - со стороны Марьяны слышу сдержанный смешок. Кэти прищуривает глаза, поджимает губы. Немного подумав, кивает головой.
— Можешь тоже попить с нами чай. Только на бутерброды не рассчитывай.
Элли все же уводит Кэтрин, замечаю, как подмигивает Марьяне, та закатывает глаза. Оставшись вновь наедине, наводим порядок. Украдкой наблюдаю за Марьяной, пытаюсь понять, есть смысл рассчитывать на продолжение «банкета» или это было помутнение рассудка.
— Марьян, - трогаю Марьяну за руку, она одергивает и натянуто улыбается. Значит помутнение рассудка.
— Не рассчитывай на продолжение. Это просто порыв.
— Ты же лжешь прежде всего себе.
— Я не хочу это обсуждать, Герман. Хочешь, присоединяйся пить с нами чай, хочешь - иди займись своими делами, - распрямив плечи, с гордо поднятой головой выходит из кабинета. Чай пить мне не хочется, а вот утолить жажду по сексу с Марьяной – жизненно необходимо. И как бы она не упиралась, не отрицала, мое желание созвучно с ее. Значит нужно его удовлетворить.
23 глава
(Марьяна)
— Если ты по-прежнему планируешь изображать из себя мою жену, то тебе следует пялиться на меня, а не на этого русского парня, - насмешливо замечает Кевин за ужином.
— Прости, - опускаю глаза, но успеваю заметить ироничный прищур серых глаз.
Чертов Соболь! Ему не составило большого труда вывести меня из равновесия. Что он сделал? Ничего особенного, просто поцеловал, просто возбудил всего лишь одним своим запахом. Хотелось его трогать, мои руки истосковались по его коже. Хотелось его кусать, пробовать на вкус его губы. Хотелось жадно им дышать, наполняя себя его запахом до отказа.
— Мари? – на меня вопросительно смотрит Питер, я в ужасе понимаю, что прослушала его вопрос. Смотрю на Кевина, ища в нем поддержку. Он улыбается, качнув головой.
— Я после ужина уезжаю в город, Питер спрашивает, ты со мной.
