Договорить я не успеваю, потому что Дима касается моего лица горячими ладонями, шумно втягивает воздух и накрывает мои губы своими.
14
Мы целуемся целую вечность. И в каждом прикосновении его губ — нежность, обволакивающая меня серебристым полотном, возрождающая к новой, полноценной жизни. Душа взлетает в небеса от переполняющей любви и терпкого восторга. Никогда я не была настолько счастливой, ни разу не позволяла себе полностью открыться другому человеку, высказать то, что тяжёлым грузом давило на сердце, мешало здраво мыслить. Я нарочно загоняла себя в мир иллюзий, потому что не верила — сказка бывает и в реальности. Да, не такая идеальная, как на страницах дешёвых романов, но в своей несовершенности мир кажется ещё прекраснее.
Если не всё так радужно, как я считала, то нужно ценить каждое мгновение счастья, ведь оно непостоянно, переменчиво и скоротечно. Кто знает, что будет с нами дальше — сможем ли мы с Димой сохранить эти первые чувства или взрослая жизнь разведёт нас по разным берегам? Я не собираюсь больше гадать и сомневаться. Жить здесь и сейчас, поддаваться эмоциям, прямо говорить всё, что тревожит душу и стирает улыбку с лица. Не отгораживаться от реальности, а принимать её такой, какая она есть — несовершенной, противоречивой, с яркими вспышками и серыми пятнами.
Дима касается кончиками пальцев моего лица, запуская дрожь по всему телу. Отвлекается, смотрит на меня, и его лучистые синие глаза кажутся ещё красивее, чем раньше, в них появляется особый чарующий блеск и завораживающая глубина, в которой я готова утонуть навсегда. Он словно не верит в реальность того, что происходит между нами. Очерчивает линию губ, осторожно дотрагивается до шеи, когда убирает непослушные волосы. Разглядывает меня пытливо, и я вижу, как между его бровей появляется еле заметная складка.
— Дим, я говорю правду. Это не безумный порыв, не попытка забыться после разочарования в кумире, не шаг отчаяния. Ещё до встречи с Алексом я начала сомневаться в том, что между нами только дружеские отношения. Я же приревновала тебя к новенькой, места не находила, бесилась и обижалась. И поцелуй наш всегда вспоминала, но запрещала себе жалеть о случившемся. Сама ведь виновата… Дим, поверь мне.
— Я тебе верю, — ласково произносит он, покрывая моё лицо воздушными поцелуями. — Сложно всё осознать. Будто вижу сон, а когда проснусь — узнаю, что ты уехала в Питер с Милошевичем и больше никогда не вернёшься.
— Ты боялся, что так будет?
— Кто ж их знает, этих вокалистов, — нервно смеётся Дима. — Музой называл, мог и домой пригласить.
— И ты всё равно поддержал меня. Опасался, что я могу не вернуться, но отпустил.
— Тебе это было необходимо.
— Как я могла не замечать тебя все эти годы? — качаю головой, обжигаясь чувством вины, от которого болезненно щемит сердце. А если бы не Алекс? Я бы так и не поняла, что влюблена в Диму? Он бы начал с кем-то встречаться, а я бы продолжала избегать реальности, всё глубже утопая в мире глупых иллюзий.
— Главное то, что происходит сейчас. Забудем о прошлом, — серьёзно произносит Дима. — Я полюбил тебя задолго до того апрельского поцелуя. Ты даже не представляешь, как я счастлив.
Вместо очередных оправданий и слов сожаления я целую его. Крепко, до сбитого дыхания и бабочек в животе. Дима перестаёт сдерживаться, отвечает жадно, напористо. Но меня ничуть это не пугает. Всё кажется правильным и естественным.
Пока громкое урчание в животе не убивает напрочь всю романтику.
Я сдавленно хихикаю, немного смущённая реакцией своего организма. Предатель, не мог помолчать хотя бы часик!
— Ресторан работает до полуночи. Мы ещё успеем, — улыбается Димка.
— В мини-баре можно найти еду, — неуверенно отвечаю. Не хочу никуда идти, мы же только начали друг друга познавать.
— Тин, нам некуда торопиться. Всё успеем. Не сейчас, так потом. И наговоримся, и нацелуемся.
— Ладно-ладно, уговорил, — сдаюсь я.
Держась за руки, мы спускаемся на первый этаж, садимся за дальний столик пустующего зала. Я рассматриваю меню, плохо соображая, что там написано. Мелкие буковки пляшут перед глазами, приходится по десять раз перечитывать одну и ту же строчку. Когда к нам приближается официант, я растерянно хлопаю ресницами, так и не выбрав еду.
— Две солянки, гамбургер, стейк из лосося, американо и капучино, пожалуйста, — приходит на помощь Дима.
— Что-то я совсем не соображаю, — смущаюсь своей беспомощности. — Ты, как обычно, меня выручил. От лосося никогда не откажусь, спасибо.
— Ты обожаешь рыбу, выбрать было не сложно, — усмехается Дима, поглаживая пальцами мою открытую ладонь. — Расскажи мне то, что всегда скрывала. Что угодно.
— Я долго боялась, что недостойна любви. Во мне мало возвышенности, нежности, тепла, ведь я никогда не знала этого чувства. Ни разу не сказала о любви бабушке и дедушке, не сильно грустила из-за того, что не помню маму. Смотрела на её фотографии и ничего не ёкало внутри. Мне было четыре, когда она умерла. И очень долго я ненавидела себя за то, что спокойно живу без мамы и папы. Меня иногда спрашивали одноклассники, каково это — быть сиротой, а я не знала, что ответить. Взращивала в себе чувство вины, считала себя чёрствой и поверхностной. Лет в шестнадцать я поняла, что не обязана грустить по тем, кого совсем не помню. Но старые страхи никуда не делись. Зато в выдуманном мире меня любили и я любила. Легко жить иллюзиями.
— Не соглашусь с тем, что в тебе мало тепла и нежности. Ты умеешь тонко чувствовать, но сама, видимо, об этом не знаешь. Своим голосом и ободряющими прикосновениями ты всегда благотворно на меня влияла. Это я порой думал, что не дотягиваю до твоего уровня. Постоянно шучу, балагурю, взываю к здравому смыслу, а не к эмоциям.
— Это же хорошо. Мы дополняем друг друга.
Дима счастливо улыбается. Нам приносят еду, и я набрасываюсь на божественно вкусную солянку, сразу после неё уминаю нежнейший стейк из лосося. Потягиваю капучино, наблюдаю за скучающей официанткой. Поскорее бы вновь вернуться в номер! Я не знаю, чего ожидать от этой ночи. Допускаю любое развитие событий, и мне совсем не страшно.
— Наелась? — спрашивает Дима.
— Конечно, тут огромные порции! А ты?
