Ясно. Снова я на шаг позади…
— Но, судя по всему, порошок имеет магическую составляющую. Его свойства могут быть непредсказуемы, — вновь взял слово бывший наставник.
— Я не чувствую ничего необычного, — повторила я то, что недавно сказала Дугласу Роксу. Я тщательно прислушивалась к себе, но ничего не обнаружила. — И еще, мой несостоявшийся убийца назвал имя Джозеф. Конечно, оно мало что дает, мы и так знаем, чьих рук нападение на нас, но все же.
Дуайт Лин задумчиво покивал. Я не сомневалась, что у него назрел какой-то план, и очень надеялась, что мы с Дарлингом будем его частью. Пусть мы сделали немного и были назойливыми мухами, лишь досаждающими преступникам, собравшимся под одной крышей. Но все же именно мы запустили маховик событий, что приведет к их гибели.
— Поступим так… — Бывший куратор сделал внушительную паузу. — На пару дней забудьте о задании. Придерживайтесь легенды и держитесь вместе, но не более того. Хотя я сомневаюсь, что на вас нападут вновь. Первое покушение и так создало немалую шумиху в штабе. За это время я переговорю с проверенными людьми, мы разработаем план. Нет смысла отсекать змею хвост, не обезглавив его. Ведите себя естественно, гуляйте, сходите куда-нибудь. Макс, следишь за Кларой. Мы до сих пор не понимаем действие отравы до конца. А раз в нем есть магическая составляющая, то это может быть что угодно.
Дарлинг кивнул, глянув на меня. На его губах появилась хитрая улыбка. Что он задумал?
— Можете положиться на меня. Буду следить неустанно. День и ночь. — Слова эти звучали слишком многообещающе.
Дуайт Лин пристально посмотрел на него и хмуро предупредил:
— Не переусердствуй. — Куратор поднялся на ноги. — Ладно, думаю, задача понятна. Когда понадобится, я сам с вами свяжусь. И разумеется, когда будете писать в штаб, о нашей договоренности ни слова. Наверняка копии или сами письма попадают не в те руки.
— Да, сэр. Разумеется, — ответила я — никак не могла избавиться от ощущения жесткой субординации.
— Ну хорошо. — Мужчина направился не к выходу из палаты, а в противоположную сторону. Остановившись у идеально ровной стены, обернулся. — И, Клара, тот человек, которого ты убила… Не жалей его. Напавшие на вас — братья Шейны, близнецы, и по ним давно виселица плакала. Раньше промышляли в маленьких отдаленных городках, где их мало кто мог приструнить. Как ни крути, но боги карают провинившихся.
Бывший наставник был очень суеверен.
Я встретилась с ним взглядом и, помедлив, кивнула, снимая груз с плеч. Как бы я ни оправдывала свои поступки и старалась не придавать значения произошедшему, это не отменяло того факта, что я впервые убила человека. Человека, который больше не откроет глаза, не взглянет на этот мир, не вдохнет полной грудью, и от осознания этого становилось горько. Дуайт Лин понимал это.
Меня же в какой-то степени спасал дурман, смазавший воспоминания и оправдавший мой поступок. Да, лучше он, чем я…
Куратор кивнул в ответ, произнес заклятие из хитросплетения шипящих звуков, и стена пошла рябью, явив дверь. Когда он скрылся по ту стороны, дверь исчезла, и мы остались одни в пустынной палате.
Глава 24 Поцелуй
Макс
— Даже не верится, что на какое-то время нас вычеркнули из этого дела, — пробормотала Раженская, подходя к пустой кровати. — Мы можем немного задержаться? Меня накачали кучей всякий зелий, надо перевести дух.
Ее нелепое платье едва не волочилось по полу, но напарница все равно казалось мне прекрасной. Даже со спутанными волосами, кое-как наспех приглаженными рукою, в помятой одежде и с ранкой на губе, которую целители почему-то не удосужились вылечить. Может, я просто идиот?
— Макс, получается, на тебя напали двое? — после затянувшегося молчания спросила Клара, сидя на застеленной кровати и смотря в окно.
— Да.
— Стыдоба какая. — Она накрыла лицо ладонями, тяжело вздохнув. — Даже с одним не управилась.
Я смотрел на нее и не задавал вопросов, примерно понимая, как все произошло. Скорее всего, тот, кто напал на Раженскую, использовал самодельную бомбочку, которую я передал Дуайту Лину. Когда я нашел напарницу, на ее лице еще виднелись синие пятна.
«Необычный дурман», — подумал я, вспоминая, как блеснули глаза напарницы, когда она впервые взглянула на меня в полутьме коридора.
Вслух тем временем пожурил:
— Надо быть внимательнее и собраннее. — Она подняла на меня возмущенный взор. — Что? Думала стану утешать? Не в этой ситуации, Раженская.
В ее глазах появилось тепло. Она никогда раньше на меня так не смотрела — легко, дружелюбно, с мягкой улыбкой на устах. В какой-то степени мы оба избавились от своих масок.
— Да, ты прав. Это чисто человеческое — ждать утешений в подобный момент. Но я забываю, с кем разговариваю, — прозвучало без укора.
Сделав несколько неспешных тяжелых шагов, я остановился совсем рядом с ней, загораживая свет от окна. Тень кривым вытянувшимся пятном накрыла ее фигуру. Взгляд Клары опустился чуть ниже моего лица, задержался и резко вернулся обратно.
Напарница оставалась неподвижной, и можно было решить, что она совершенно спокойна, но пальцы ее рук скользили по покрывалу, сглаживая постоянно появляющиеся мелкие складки.
— Ты должна стать еще сильнее, жестче и увереннее. Не сомневаться перед ударом и не жалеть. — Мой собственный голос заставлял резонировать во мне все живое.
— Хорошо. Я стану, — неожиданно покорно ответила девушка, поджав губы, а потом, чуть скривившись, словно от неожиданной боли, спросила: — Но почему? Зачем это тебе?
Сердце стучало где-то в глотке. Никогда не думал, что способен на подобные эмоции. Отношения между нами больше не напоминали сложный клубок из вражды, недопонимания и обид, а казались хорошо выдержанным вином, баснословно дорогим, с ярким букетом аромата, за которое не жалко отдать все, что у тебя есть, до последней монеты. До последнего вдоха.
Слова застревали, не желая быть произнесенными. Теперь я понимал, как нелегко ей далось то признание. Мы оба не могли осмыслить разницу наших чувств во время учебы и теперь.
Слишком долго я жил в тишине, раз за разом преодолевая себя: когда поступил в академию, отрекся от отца и учился заново жить. Мне оставалось стать лучшим, чтобы не остаться никем. Но именно прошедшая ночь стала для меня худшим испытанием из всех. Нести Раженскую на руках, чувствовать горячие поцелуи на шее и слышать, как ее сердце замирает, почти останавливается, а потом, даря мимолетную надежду, стучит вновь…
— Не знаю. Наверное, я больше не хочу волноваться за тебя, видеть, как жизнь утекает, и теряться в неизвестности, останешься ли ты в живых. — Я не вложил в голос эмоций, постаравшись обезличить и обесценить слова.
Но Клара все равно громко сглотнула, ее щеки порозовели, будто под порывами ледяного ветра, а взгляд вновь опустился к моей шее. А меня мучили противоречия: я до сих пор был не до конца уверен, что не лгу сам себе из-за артефакта. Нет, я не отрекался от симпатии, зародившейся давно, но вот от чувства, что разрывало на части и соединяло вновь, изменяя фокус внимания и сосредотачивая его на одном человеке, старался отдалиться и не поддаваться. Пока выходило хреново. Я искал причины не двигаться дальше, но в то же время внутренний голос твердил: «Соблазни ее, сделай своей. Тебе же это по силам».
