Он мгновение подумал:
– Потому что легче спросить тебя, чем спрашивать Кетриккен, не носит ли она ребенка Верити. Насколько я могу судить, Регал в последнее время крутил любовь только с самим собой, так что его можно исключить. Таким образом, либо ты, либо Верити...
Я тупо смотрел на него. Он грустно покачал головой.
– Неужели ты этого не чувствуешь? – почти шепотом спросил он и театрально устремил взгляд в никуда. – Силы колеблются. Тени трепещут. Внезапно по возможностям идет рябь. Перестановка будущих по мере того, как предопределение множится. Пути сходятся и снова расходятся. – Он опять посмотрел на меня. Я улыбнулся ему, думая, что он шутит, но он был серьезен. – Есть наследик династии Видящих, – сказал он тихо. – Я в этом уверен.
Случалось ли вам оступиться в темноте? Бывает такое внезапное чувство, как будто вы пошатываетесь на краю, но не знаете, как далеко можете упасть. Слишком твердо я сказал:
– У меня не будет ребенка.
Шут бросил на меня скептический взгляд.
– А, – сказал он с фальшивой сердечностью, – тогда это, должно быть, Кетриккен.
– Должно быть, – согласился я, но мое сердце упало. Если Кетриккен беременна, у нее нет никакой причины скрывать это. А у Молли есть. Я не видел Молли несколько ночей. Может быть, у нее есть для меня новости. Я почувствовал головокружение, но взял себя в руки и глубоко вздохнул. – Сними рубашку, – сказал я шуту, – посмотрим твою грудь.
– Я осматривал ее, спасибо, и, уверяю тебя, там все в порядке. Они накинули мешок мне на голову – думаю, для того, чтобы обеспечить себе цель. Они очень старались бить только по нему.
От зверства, учиненного над ним, мне стало так больно, что я долго молчал.
– Кто? – выговорил я наконец. – Ты видел?
– С мешком на голове? Оставь. Разве можно видеть что-нибудь сквозь мешок?
– Нет. Но у тебя могут быть подозрения.
Он недоверчиво покачал головой.
– Если ты до сих пор не понял, какие это подозрения, значит, это у тебя мешок на голове. Но я могу прорезать тебе дырочку. “Мы знаем, что ты изменяешь королю и шпионишь для Верити-претендента. Не посылай ему больше сообщений, потому что, если ты это сделаешь, мы узнаем об этом”. – Он отвернулся и уставился в огонь, быстро раскачивая ногами – тук, тук, тук – о мой сундук с одеждой.
– Верити-претендент? – спросил я оскорбленно.
– Не мои слова. Их, – подчеркнул он.
Я подавил свою ярость и попытался подумать.
– Почему они заподозрили, что ты шпионишь для Верити? Ты посылал ему сообщения?
– У меня есть король. Он не всегда помнит, что он мой король. Ты должен искать своего короля – я уверен, что ты так и делаешь.
– А что будешь делать ты?
– То, что делал всегда. А что я еще могу? Я не могу прекратить делать то, что они потребовали прекратить, потому что никогда и не начинал.
От подкравшейся уверенности дрожь пробежала у меня по спине.
– А если они снова будут действовать?
Он безжизненно засмеялся:
– Нет никакого смысла беспокоиться об этом, потому что я не могу ничего предотвратить. Это не значит, что я к этому стремлюсь. Это, – сказал он, сделав слабый жест в сторону своего лица, – это заживет. То, что они сделали с моей комнатой, – нет. Мне придется неделями разбираться в этом хаосе.
Эти слова резанули мой слух. Ужасная пустота наполнила меня. Один раз я был в башенной комнате шута. Мне пришлось долго подниматься по заброшенной лестнице, полной многолетней пыли и беспорядка, в комнату, которая представляла из себя сад чудес. Я подумал о ярких рыбках, плавающих в толстых горшках, о садах мха в широких сосудах, о крошечном глиняном ребенке, за которым так бережно ухаживали в его колыбели. Я закрыл глаза, когда он добавил, глядя в огонь:
– Они действовали очень тщательно. Какая глупость думать, что в этом мире существует хоть одно безопасное место.
Если не считать его языка, он был человеком беззащитным, единственным стремлением которого было служить своему королю. И спасти мир. Тем не менее кто-то разрушил его мир. Хуже всего было то, что, как я думал, избиение, которому его подвергли, было вызвано чем-то, что сделал я.
– Я мог бы помочь тебе привести это все в порядок, – предложил я тихо.
Он дважды быстро мотнул головой.
– Не думаю, – сказал он, а потом добавил, нормальным голосом: – Я не хотел тебя обидеть.
– Я и не обиделся.
Я сложил очищающие травы, горшочек с мазью и оставшиеся тряпки. Он соскочил с сундука и, когда я предложил ему все собранное, мрачно принял это у меня. Он пошел к двери, двигаясь скованно, несмотря на уверения, что нападавшие повредили только его лицо. У двери он обернулся.
– Когда узнаешь точно, скажешь мне? – Он значительно помолчал, потом добавил упавшим голосом: – В конце концов, если они сделали такое с королевским шутом, что они могут сделать с женщиной, которая вынашивает наследника будущего короля?
– Они не посмеют, – сказал я свирепо. Шут презрительно фыркнул:
– Не посмеют? Я уже не знаю, что они могут посметь или не посметь. Так же, как и ты. Я бы на твоем месте придумал более надежный способ закрывать свою дверь, если не хочешь обнаружить и свою голову в мешке. – Он улыбнулся улыбкой, которая не была даже тенью его обычной насмешливой гримасы, и выскользнул наружу. После того как он ушел, я закрыл дверь на засов. Потом прислонился к ней спиной и вздохнул.
– Это все прекрасно для всех остальных, Верити, – вслух сказал я безмолвной комнате, – но что до меня, то я думаю, что вам следовало бы повернуть прямо сейчас и ехать домой. Наступает нечто большее, чем красные корабли, и я как-то сомневаюсь, что Элдерлинги смогут чем-нибудь помочь в борьбе с тем, с чем мы скоро столкнемся.
Я ждал, надеясь получить какой-нибудь знак того, что он слышал или согласен со мной. Ничего не было. Разочарование кипело во мне. Я редко твердо знал, когда Верити чувствует меня, и никогда не был уверен, ощущает ли он те мысли, которые я хочу послать ему. Я снова удивился, почему он не отдает распоряжения Сирен. Все лето он связывался с ее Скиллом. Почему он молчит теперь? Может быть, он уже посылал ей сообщения, а она это скрыла? Или передала их Регалу? Я обдумал это. Возможно, синяки на лице шута отражали беспокойство Регала, обнаружившего, что Верити знает о том, что происходит в его отсутствие. Почему он выбрал шута в качестве козла отпущения – можно было только догадываться. Вероятно, он просто использовал его, чтобы дать выход своей ярости. Шут никогда не упускал случая оскорбить Регала. Или любого другого.
Позже в эту ночь я пошел к Молли. Это было опасное время, потому что замок гудел от множества гостей и слуг, которые о них заботились. Но моя тревога гнала меня вперед. Когда я постучал, Молли спросила через дверь:
