– И Регал удовлетворен этим?
Верити слабо улыбнулся:
– Он не может сказать, что нет. По крайней мере, если хочет сохранить образ молодого человека, способного к управлению и только не имеющего подходящего случая, чтобы показать себя. – Он поднял стакан с вином, повернулся и посмотрел в огонь. Единственным звуком в комнате был треск пожиравшего дерево пламени. – Когда ты придешь ко мне завтра...
– Завтра я должен буду уйти.
Он поставил свой стакан и взглянул на меня.
– Должен? – спросил он странным тоном.
Я поднял голову и встретил его взгляд. Я сглотнул. Я встал на ноги.
– Мой принц, – начал я официально, – я просил бы вашего милостивого разрешения быть освобожденным завтра от обязанностей, чтобы... чтобы я мог заняться собственными делами.
Он дал мне постоять некоторое время. Потом сказал:
– О, садись, Фитц. Это недостойно. Полагаю, я поступил недостойно. Когда я думаю о Регале, то всегда прихожу в такое состояние. Конечно, ты можешь получить этот день. Если кто-нибудь спросит, то скажи, что у тебя есть мое поручение. Могу я узнать, в чем состоит это срочное дело?
Я смотрел в огонь, на прыгающие языки пламени.
– Мой друг жил в Силбее. Я должен узнать...
– О, Фитц! – в голосе Верити было больше сочувствия, чем я мог выдержать. Внезапная волна слабости накатила на меня. Я был рад снова сесть. Мои руки начали дрожать. Я спрятал их под стол и сжал. Я все еще чувствовал дрожь, но, по крайней мере, теперь никто не видел моей слабости. Он откашлялся.
– Пойди в свою комнату и отдохни, – сказал он мягко. – Послать с тобой кого-нибудь завтра в Силбей?
Я молча покачал головой во внезапной отчаянной уверенности в том, что там обнаружу. От этой мысли мне стало худо. Еще одна судорога скрутила меня. Я старался дышать медленно, чтобы успокоиться и уберечься от возможного припадка. Так опозориться перед Верити было для меня невыносимым.
– Это не твой, а мой позор! Как я мог забыть, насколько сильно ты был болен? – Он медленно встал и поставил передо мной свой стакан с вином. – В том, что с тобой произошло, виноват я. Я потрясен тем, что допустил это.
Я заставил себя встретиться глазами с Верити. Он знал все, что я пытался скрыть. Знал, и был в отчаянии от сознания своей вины.
– Мне не всегда бывает так плохо, – сказал я. Он улыбнулся, но глаза его не изменились.
– Ты прекрасный лжец, Фитц. Не думай, что твои уроки пропали даром. Но ты не можешь лгать человеку, который был с тобой столько времени, сколько я, – не только эти последние несколько дней, но и во время твоей болезни. Если какой-нибудь другой человек скажет тебе: “Я точно знаю, как ты себя чувствуешь”, можешь считать это простой вежливостью. Но от меня прими это как правду. И я знаю, что с тобой надо поступать так же, как с Барричем. Я, конечно, не предложу тебе выбирать себе жеребца через несколько месяцев. Я предложу тебе мою руку, если хочешь, чтобы отвести тебя в твою комнату.
– Я справлюсь, – сказал я жестко. Я знал, как он уважает меня, но так же знал, как ясно он видит мою слабость. Я хотел остаться один, хотел спрятаться.
Он понимающе кивнул:
– Если бы ты овладел Скиллом, я мог бы предложить тебе свою силу – так, как слишком часто делал для меня ты.
– Я бы не смог, – пробормотал я, не скрывая того, как неприятно было бы мне брать силу другого человека взамен собственной. Я тут же пожалел о своих словах из-за мгновенного стыда, который увидел в глазах своего принца.
– Я тоже когда-то мог говорить с такой же гордостью, – сказал он тихо. – Пойди отдохни, мальчик. – Он медленно отвернулся от меня и стал раскладывать свои пергаменты. Я быстро ушел.
Мы провели взаперти целый день. Снаружи уже стемнело. В замке был обычный зимний вечер. Со столов уже убрали, люди, вероятно, собрались у очагов в Большом зале. Может быть, поют менестрели или кукольник заставляет своих нескладных персонажей разыгрывать не менее нескладные истории. Некоторые смотрят на соревнования лучников, некоторые играют в иголки, дети крутят волчки, играют в лото или дремлют на коленях у своих родителей. Все спокойно. Снаружи бушевали зимние шторма, храня наш покой.
Я шел с осторожностью пьяницы, избегая мест, где по вечерам собирался народ. Я скрестил руки и сгорбился, как будто мне было холодно, пытаясь таким образом унять дрожь в руках. На первый этаж я взобрался медленно, словно погруженный в думы. На площадке я позволил себе остановиться, чтобы сосчитать до десяти, потом начал взбираться дальше.
Но как только я поставил ногу на первую ступеньку, вниз, подпрыгивая, навстречу мне скатилась Лейси. Пухлая женщина, больше чем на двадцать лет старше меня, она все еще двигалась по ступенькам детской прыгающей походкой. Добравшись до низу, она схватила меня с криком: “Вот ты где!”, – как будто я был парой ножниц, выпавших из ее корзиночки для шитья. Она крепко взяла меня за руку и повернула к коридору.
– Сегодня я бегала вверх и вниз по этим ступенькам раз двенадцать – больше, чем когда-либо. Ой, да ты вырос. Леди Пейшенс не в себе, и в этом ты виноват. Сперва она каждую минуту ждала, что ты постучишься в дверь. Она была так довольна, что ты наконец дома! – Лейси замолчала и посмотрела на меня своими блестящими птичьими глазами. – Это было сегодня утром, – сообщила она. Потом: – Ты и вправду болел! Какие у тебя круги под глазами! – не дав мне ответить, она продолжала: – Но после полудня, когда ты не появился, она начала обижаться и немножко сердиться. К обеду она уже так осерчала на твою грубость, что едва могла есть. После этого она решила поверить слухам о том, как сильно ты болел. Она считает, что либо ты где-нибудь потерял сознание, либо Баррич держит тебя в стойлах и ты чистишь лошадей и собак, почти при смерти. Вот мы и пришли, заходи, я привела его, моя леди! – И она втолкнула меня в комнаты Пейшенс.
В болтовне Лейси был какой-то странный подтекст, как будто она чего-то избегала. Я медленно вошел, думая, не заболела ли сама Пейшенс, или, может быть, на нее свалилось какое-нибудь несчастье. Если и так, это никак не отразилось на ее привычках. Комнаты ее были такими же, как всегда. Вся ее зелень росла, перевивалась и роняла листья. Но и свидетельства новых неожиданных интересов появились в комнате. Два толстых голубя прибавились к ее зверинцу. Около дюжины подков были разбросаны по всей комнате. Толстая свеча, ароматизированная восковницей, горела на столе, распространяя приятный запах и капая воском на цветы и травы, сложенные на подносе рядом с ней. Несколько покрытых странной резьбой маленьких палочек тоже были под угрозой. Похоже, это были палочки для предсказания будущего, какими пользовались чьюрда. Когда я вошел, ее откормленная маленькая собачка подскочила, чтобы приветствовать меня. Я нагнулся погладить ее, потом подумал, смогу ли я снова разогнуться. Чтобы скрыть свою слабость, я осторожно поднял с пола табличку. Она была довольно старая и, вероятно, редкая. В ней говорилось об употреблении чьюрдских палочек. Пейшенс отвернулась от своего ткацкого станка, чтобы встретить меня.
