– Тебе надо было увидеть это своими глазами, и никакие мои слова тебе бы ничего не объяснили. Ты и представить себе не можешь, что бы там творилось, если бы я не приходил каждый день, не выносил ночные горшки, не вытирал пыль, не уносил грязные тарелки и не расчесывал бы его волосы и бороду.
И снова мне нечего было сказать. Я пересек комнату и тяжело опустился на свой сундук с одеждой.
– Он не тот король, которого я помню, – бессмысленно сказал я. – Меня пугает то, как он опустился за такое короткое время.
– Пугает тебя? Меня это ужасает. У тебя, по крайней мере, есть другой король, на случай если этот выйдет из игры. – Шут метнул в кучу еще один свиток.
– У всех у нас есть, – сказал я осторожно.
– У некоторых больше, чем у других.
Моя рука невольно поднялась, чтобы поглубже воткнуть булавку в воротник камзола. Я чуть не потерял ее сегодня. Это заставило меня подумать о том, что она значила для меня все эти годы. Королевская защита внука-бастарда, которого человек более безжалостный мог бы просто убить. А теперь, когда ему нужна защита? Что она значит теперь?
– Так. Что мы можем сделать?
– Ты и я? Очень мало. Я только шут, а ты бастард.
Я неохотно кивнул:
– Хотел бы я, чтобы Чейд был здесь. Хотел бы я знать, когда он вернется. – Я посмотрел на шута, раздумывая, как много он знает.
– Шейд Тень? Я слышал, что тень возвращается, когда уходит солнце. – Уклончиво, как всегда. – Думаю, слишком поздно для короля, – добавил он тише.
– Значит, мы бессильны?
– Ты и я? Ничего подобного. У нас слишком много сил, чтобы действовать здесь, вот и все. В этой области бессильные всегда самые сильные. Может быть, ты прав; именно с ними мы должны посоветоваться. А теперь... – Тут он поднялся и устроил целый спектакль, разминая свои суставы, словно был марионеткой с перепутанными нитками. Он заставил звонить каждый колокольчик, который был на нем. Я не смог удержаться от улыбки. – Для моего короля наступает лучшее время дня, и я должен быть там, чтобы сделать для него то немногое, что я могу.
Он вышел из кольца рассортированных свитков и таблиц, потом зевнул.
– До свидания, Фитц.
– До свидания.
Озадаченный, он остановился у двери:
– Ты не возражаешь против моего ухода?
– По-моему, я возражал против твоего прихода.
– Никогда не играй словами с шутом. Но разве ты забыл? Я предложил тебе сделку. Тайну за тайну.
Я не забыл. Но внезапно понял, что не уверен, хочу ли я знать эту тайну.
– Откуда приходит шут и почему? – спросил я тихо.
– А? – Он мгновение постоял, а потом серьезно спросил: – Ты уверен, что хочешь получить ответы на эти вопросы?
– Откуда приходит шут и почему? – медленно повторил я.
Он молчал, и тогда я увидел его. Увидел его так, как не видел многие годы. Не как шута, острого на язык, с живым умом, но как невысокого тонкого человека, хрупкого, бледного, тонкокостного. Даже его волосы казались более тонкими и легкими, чем волосы других смертных. Черно-белый костюм, украшенный серебряными колокольчиками, и смешной крысиный скипетр – единственные доспехи и меч в этом замке, полном интриг и предательства. И его тайна. Невидимый плащ его тайны. На мгновение мне захотелось, чтобы он не предлагал этой сделки и чтобы мое любопытство не было таким сильным.
Он вздохнул. Оглядел мою комнату, а потом пошел и встал перед гобеленом, на котором король Вайздом приветствовал Элдерлингов. Он посмотрел на него и кисло улыбнулся, находя что-то смешное там, где я никогда не замечал ничего подобного. Потом шут принял позу поэта, собирающегося читать стихи. Потом остановился и прямо посмотрел на меня:
– Ты уверен, что хочешь знать, Фитци-Фитц?
Как заклинание я повторил свой вопрос:
– Откуда приходит шут и почему?
– Откуда? Ах, откуда? – На мгновение он прижался носом к носу Крысика, как бы формулируя ответ на собственный вопрос, потом встретил мой взгляд. – Иди на юг, Фитц. В страны за границами любой карты, какую когда-либо видел Верити. И за границы карт, которые делают в тех странах. Иди на юг, и потом на восток, через море, для которого у вас нет названия. Наконец ты придешь к длинному полуострову, и на его змеящемся конце ты найдешь поселок, где был рожден шут. Возможно, ты даже найдешь его мать, которая вспомнит своего белого, как червяк, младенца и как она качала меня у своей теплой груди и пела. – Он поднял глаза на мое недоверчивое восхищенное лицо и издал короткий смешок. – Ты не можешь себе даже представить это, да? Дай-ка я сделаю твою задачу еще труднее. Ее волосы были длинными, темными и кудрявыми, а глаза зелеными. Представь себе! Такие яркие цвета стали во мне такими прозрачными. А отцы этого бесцветного ребенка? Два двоюродных брата, потому что таков был обычай этой страны. Один широкий и смуглый, полный смеха и веселья, с румяными губами и карими глазами, фермер, пахнущий плодородной землей и свежим воздухом. Второй настолько же узкий, насколько первый был широк, и золотой, почти бронзовый. Синеглазый поэт и певец. И, о, как они меня любили и радовались мне! Все трое, и поселок тоже. Меня так любили... – Голос его стал тише, и на мгновение он замолчал. Я знал, что слышу то, чего никто никогда не слышал. Я помнил тот случай, когда я вошел в его комнату, и прелестную маленькую куклу в колыбели, которую я нашел там. Нежно любимую, так же как некогда был нежно любим шут. Я ждал.
– Когда я был достаточно большим, я попрощался с ними со всеми. И отправился искать свое место в жизни и выбрал, где я вмешаюсь в нее. И вот это место, которое я выбрал; время было назначено часом моего рождения. Я пришел сюда и отдал себя Шрюду. Я собрал все нити, которые судьбы вложили мне в руки, я начал перевивать их и раскрашивать, как мог, в надежде воздействовать на то, что будет соткано после меня.
Я покачал головой:
– Я не понял ни слова из того, что ты только что сказал.
– А я, – он покачал головой и колокольчики его зазвенели, – предложил рассказать тебе мою тайну. Я не обещал заставить тебя понять.
– Послание не доставлено, пока оно не понято, – парировал я, точь-в-точь повторяя слова Чейда.
Шут качнулся.
– Ты прекрасно понял, что я сказал, – он пошел на компромисс, – ты просто не принимаешь этого. Никогда прежде я не разговаривал с тобой так ясно. Может быть, это тебя смущает?
Он был серьезен. Я снова покачал головой:
– В этом нет смысла! Ты отправился куда-то, чтобы творить историю? Как это может быть? История – это то, что уже сделано и осталось позади.
– История – это то, что мы делаем, пока живем. Мы создаем ее на ходу. – Он загадочно улыбнулся. – Будущее – это другой вид истории.
– Ни один человек не может знать будущего.
