И все же наличие ребенка становилось для меня словно свидетельством того, что Хан человек. Слабое утешение, но это возвращало чувство реальности происходящего. Я уснула. Впервые вырубилась без каких-либо мыслей. Без снов. Без дремоты, в которой прислушиваешься к каждому шороху.
Проснулась неожиданно посреди ночи. Услышала сквозь сон, как Хан приехал домой. Так происходило всегда. Я его слышала. Стоило ему только появиться в доме, как мое внутреннее чувство самосохранения заставляло вскинуться от ужаса в ожидании, что сейчас поднимется ко мне и… начнутся адские минуты боли. Я молилась тому, чтоб он не поднялся в спальню, но этого не случалось. Всегда и неизменно поднимался наверх и будил меня для совокупления. Не тормошил, нет. Просто раздвигал мне ноги и брал. Иначе я все это и не могла назвать. Даже просто сексом, потому что все, что происходило в этой спальне, было чем угодно, только не этим.
Насилием – да, пыткой – да, грязью – да. Привстала, опираясь на руки, прислушиваясь к шагам и звукам. Но Хан не поднимался наверх. А может, это не он? Встала с постели и подошла к окну, отодвинула шторку – нет, он. Машина его.
Легла обратно в кровать и накрылась одеялом. На мне тонкий кружевной пеньюар, и стоило бы его снять. Хан любит, чтоб я ждала его голой. А для меня этот пеньюар был как какая-то хрупкая защита от его страшных глаз и дикого взгляда. Напряженная до боли в мышцах я ждала, когда он поднимется наверх. Но Хан оставался внизу, и мне стало интересно, почему он не заходит ко мне…
Вот это ощущение, что что-то изменилось, осталось с того поцелуя на балконе. Точнее, с того момента, как Хан впервые отодвинул меня в сторону и оставил в покое, так и не взяв. Как будто испугался. Накинув на себя халат, осторожно ступая босыми ногами на носочках, стараясь не скрипеть половицами, я спустилась по лестнице. Готовая в любую секунду удрать обратно и притвориться спящей.
В доме царила тишина. Как будто ОН и не возвращался. Я уже хотела вернуться в спальню, как заметила приоткрытую дверь в обеденную залу и полоску света под ней. Не удержалась и прокралась, чтобы заглянуть. Неслышно ступая, подошла к двери и посмотрела в щель. Тут же вздрогнула – Хан стоял раздетый по пояс и рассматривал жуткие ссадины на боку, прикладывая к одной из них кусок ваты и не доставая. Он тихо ругался сквозь зубы на своем языке. Даже издалека мне были видны порезы, кровь на рубашке и на его руках. Наверное, я все же издала какой-то звук, и Хан резко обернулся, а я тихо всхлипнула, тут же желая убежать, и не смогла – на его скуле и на лбу были видны порезы или раны от удара, губа лопнула, и под глазом вспух кровоподтек. Посмотрел мне в глаза исподлобья… и я впервые не дернулась от ужаса от этого взгляда.
Он отвернулся от меня и снова потянулся с тампоном к ране. Попадая куда угодно, только не на ссадину, он скалился и кривил рот. Сама не поняла, как приблизилась к нему и взяла за руку. Вздрогнул и тут же вскинул на меня пронзительный и тяжелый взгляд. Я инстинктивно хотела отвести глаза, но набралась мужества и выдержала. До конца. Пока хищник сам не отвернулся. Резко отнял свою руку, сбрасывая мою ладонь. А я посмотрела на баночку. Сумасшедший. Он заливал раны медицинским спиртом. Это же боль адская. Рядом в аптечке бутылочка с перекисью водорода и заживляющая мазь.
– Зачем спирт? Это же очень больно.
Пожал плечами и плеснул спирт на тампон. Намереваясь все же приложить к ране, но я опять удержала его за руку.
– Сначала перекисью, а потом мазью, и заживет. Меня мама Света учила. Дайте я.
Посмотрел сначала на мои пальцы, контрастирующие с его смуглой кожей, а потом на меня. Ничего не сказал, но позволил забрать у него вату. Я налила на нее перекись и осторожно промыла рану на боку, стараясь не думать о том, какая она страшная и как видно мясо, затем обработала вторую. Наклеила своеобразные мягкие повязки. Выбросила окровавленный тампон, оторвала еще кусочек ваты и посмотрела на его лицо.
Хан не сводил с меня пристального взгляда, и я не могла понять, что именно выражают его глаза. Их выражение было похоже на то, что было сегодня в доме его деда, когда я осмелилась поцеловать чудовище.
– Надо промыть еще и здесь, и здесь, – показала пальцем на его скулу, лоб и вниз на рассеченную губу.
– Промывай.
Выдохнула и потянулась к его лицу, но я не доставала даже до его плеч.
– Сядьте.
Одной рукой придвинул стул, развернул его и уселся наоборот, облокотившись мощными руками на спинку. Стул жалобно застонал под его мощью. Выдохнув, я коснулась ватным тампоном скулы, осторожно протерла рану, наблюдая, как шипит жидкость во взаимодействии с кровью, и не веря, что на самом деле делаю это. Прикидывая, сколько займет времени, прежде чем хищник меня сожрет.
– Не больно?
И совершенно не задумываясь подула на рану. Хан отпрянул назад и сдавил мою руку.
– Что? Болит, да? Я осторожно.
Перевела взгляд на его глаза и не смогла моргнуть, как загипнотизированная. Еще никогда я не видела у Хана такого взгляда, как будто удивленного и озадаченного. Вблизи у него оказались очень длинные ресницы, загнутые кверху. Как у девушки. Сейчас его глаза не были угольно-черными. Они были насыщенного каштанового цвета с красновато-золотистыми вкраплениями. Красивый цвет. Необычный. Радужки казались бархатными и очень глубокими.
– Я подую.
Коснулась снова ваткой и подула.
– Зачем?
– Не так больно, – сказала я и протерла с другой стороны от раны, – когда я была маленькой и сдирала колени, мама дула, и не так щипало.
– Зачем тебе это? Какая разница?
Застыла с ватой в руках.
– Что зачем?
– Вот это все.
Кивнул на вату и снова смотрит на меня, чуть наклонив вперед голову и прожигая своими невыносимыми глазами. Как будто ищет во мне что-то.
– Раны надо промыть, иначе будет заражение и может загноиться и…
– Ты – дура?
Сцапал меня за плечо, не давая к себе прикоснуться.
– Или притворяешься?
Опустил мою руку вниз и завел мне за спину, дернул к себе.
– Зачем тебе протирать мне раны, дуть на них? Что тебе от меня надо? Отвечай!
И я разозлилась, сильно и неожиданно резко, не знаю как, но вырвала руку из его цепких пальцев.
– Потому что вы человек, и я человек, и я оказываю вам первую помощь, ясно? И не надо искать каких-то смыслов. Не судите других по себе. Дайте закончить!
Ткнула ваткой в рану на лбу, и он дернулся от боли.
– Терпите! Надо продезинфицировать! И не дергайтесь! – рыкнула на него и тут же испугалась, аж похолодела вся. Он же сейчас мне шею свернет. Я сумасшедшая! Ааааа, мне страшно! Зачем я это сказала? Он же меня убьет!
Но Хан опустил веки и стиснул челюсти.
– Дезинфицируй.
