— Салфетки в бардачке, — слышу спокойный голос Руслана, выдергивающий меня из воспоминаний. Опять лицо мокрое, шмыгаю носом и послушно достаю коробку с сухими салфетками.
— Я на самом деле не плакса, — оправдываюсь, комкая в руках салфетку. — Просто нервы к черту, реву, дай только повод.
— Всё нормально. Ты очень сильная, — встречаемся глазами, шмыгаю носом. Эти слова… Они как бальзам на душу, я чувствую, что мне нужны были эти слова, нужна банальная поддержка, ощущение того, что я не одинока в борьбе против несправедливости.
— Спасибо, — смущенно улыбаюсь, опуская глаза. Руслан кивает головой, едва улыбаясь в ответ.
Мы без происшествий доезжаем до моего временного дома. Я уже поворачиваюсь в сторону водителя, чтобы поблагодарить за вечер, утро, за вовремя сказанные мне слова. Но все вылетает из моей головы, когда я вижу возле подъезда до боли знакомый джип. Руки холодеют, начинают подрагивать от внутреннего напряжения.
Вжимаюсь в кресло, забыв, что рядом находится Руслан. Нервно комкаю несчастную салфетку, едва дышу. Когда открывается дверь джипа, я хочу превратиться в невидимку. Артем мельком бросает взгляд в нашу сторону, смотрит внутрь машины, и тут я подрываюсь, поспешно отстегиваю ремень безопасности.
Я забываю поблагодарить и попрощаться с Русланом, я забываю свои плохие мысли, я забываю все, что можно забыть, кроме того, что сейчас возле чёрного джипа топчется моё маленькое чудо, норовя залезть в ближайшую лужу. Сердце радостно екает, ноги несут меня в их сторону, я оказываюсь возле мужа и Лизки, сразу же присев перед дочкой.
Лиза не пугается, не плачет, не прячется за Артёмом, приветливо мне улыбается. С тоской замечаю, что у неё появились новые зубки, которые вылезли без меня. Она подросла, это заметно, когда не видишь своего ребёнка неделями.
— Привет, Лиз, — сжимаю кулаки, чтобы не схватить дочь, не прижать к себе, не спугнуть эту минуту доверия. Дочка смешно выпячивает губки, произносит что-то неразборчивое, протягивает ко мне ручку и тыкает в щеку. Прикусываю нижнюю губу, борясь со слезами, осторожно ловлю её ладошку и целую пальчики. Не одергивает руку, наоборот, делает шаг ко мне, и через мгновение я уже не я, я забываю о присутствии Артёма, забываю прошедший вечер. Это не важно, важно то, что сейчас я обнимаю своего ребёнка, важно то, что она сама потянулась ко мне. Важно то, что сейчас мы с ней дышим в такт.
21
Счастье есть. Оно в улыбке дочери, в ее смехе, в ее топоте. Счастье имеет голубого цвета глаза, мягкие светлые кудряшки. Счастье пахнет ванилью и чем-то сладким. Счастье снуется под ногами и сует свой маленький носик повсюду. Счастье меня обнимает. И я обнимаю… А еще по-дурацки плачу, но при этом улыбаюсь от радости, от возможности быть рядом с дочкой и смотреть на нее.
— Она на тебя становится похожей, — замечает Артем, когда Лизка, схватив поварешку, убежала в комнату. Улыбаюсь мужу благодарной улыбкой. Да, я оценила его жест привезти сегодня дочку, молчаливо наблюдать за нами.
— Еще поменяется, — отворачиваюсь к плите, чтобы поставить чайник. — Кофе нет, чай будешь?
— Мне все равно. Там, во втором пакете, фирменный пирог от Алевтины.
— Это так мило с ее стороны.
Алевтина — универсальный сотрудник у Градовских. Ей около сорока, но она давно работает в этой семье в роли экономки, следит за порядком дома, но чаще всего обитает на кухне. Еда, приготовленная ее руками, просто таяла во рту. Ее не раз пытались переманить в другое место, обещали высокую зарплату, график свободнее, но Алевтина умела быть преданной и благодарной. Когда ей было восемнадцать, именно отец Артема дал ей работу, позволял совершенствовать себя в кулинарии, поощрял и поддерживал. Возможно, даже спал с ней, но эти мысли держала при себе — чужие личные дела меня не касаются.
— Она передавала тебе привет, — Артем склоняет голову набок и следит за каждым моим действием, как хищник за добычей. Первые тридцать минут я ждала агрессивного прессинга с его стороны, упоминание по поводу отказа от родительских прав, но ничего подобного не было. Он привез сумку с необходимыми вещами для Лизки, прихватил ее игрушки, взял пакет с едой. Его забота чем-то напоминала заботу Руслана, но я запретила себе сравнивать этих мужчин друг с другом.
— Как поживают твои родители?
— Нормально. Переживают за нас, но не лезут с советами, считают, что мы сами должны разобраться между собой.
— Мы вроде, как все уже выяснили.
— Мы можем завтра сказать, что передумали. Мы ж передумали? — смотрит на меня пристально, пытается внушить свою позицию пока только взглядом. Поспешно отвожу глаза в сторону, достаю чашки.
Вернуться?
Услышав топот маленьких ножек, оборачиваюсь и ласково улыбаюсь прибежавшей Лизке. Она лезет к Артему, тот ее подхватывает и усаживает на колено, дочка хватает со стола чайную ложку и засовывает ее себе в рот, устремляя на меня бездонные голубые глаза.
— Ну, как тебе у мамы в гостях?
— Ма! — показывает мне ложку, а я млею от ее «ма». Сердце превращается в расплавленный пломбир. Безумно сладко и неповторимо.
Слабо верю, что Лиза меня вспомнила или запомнила с последней встречи, скорей всего ей перед поездкой обо мне стали говорить, показывать мои фотографии и называли «мамой».
Лиза недолго сидит на коленке у Артема, сползает и убегает в комнату. Я выключаю чайник, достаю из пакета фирменный пирог Алевтины, нарезаю его и ставлю на стол рядом с чашками.
— Драгунов сказал, что ты на работу устроилась? — насмешливо смотрит на меня, скупо улыбаюсь на вопрос, чайник в руке дрогнул.
Значит пасет меня, контролирует каждый мой шаг, знает не только, где я живу, но и где работаю. Артем никогда меня не отпустит, будет держать руку на пульсе и дергать, как умелый кукловод, при помощи дочери. Ради нее я сейчас многое отдам, к сожалению, помощи ждать неоткуда.
— Да. Надо с чего-то начинать.
— Ну, если бы не ювелирка, которую ты сдала в ломбард, не смогла бы позволить себе такие апартаменты. Кстати, я их выкупил обратно, некоторые вещи мне дороги как память. Помнишь рубиновое колье? — глаза вспыхивают, я поспешно сажусь на табуретку, обхватываю руками горячую чашку, внезапно пробивает дрожь. Я знаю значение этого блеска, нужно максимально нейтрально говорить с Артёмом, не показывать свои эмоции, он, как вампир, питался ими.
Помню я это колье. Артему нравилось его рассматривает на мне, когда я лежала перед ним полностью обнаженная, с раздвинутыми ногами. Приказывал себя ласкать, следил за моей рукой с возбужденным блеском в глазах, активно работая своей ладонью у себя на члене в такт моим движениям. Я тогда чувствовала себя униженной, оскорбленной от одного предложения трогать себя на его глазах. Помня, как он меня отлупил ремнем за неотвеченный звонок, потом жестоко оттрахал, покорно исполняла все его требования, исполняла все его извращенные, на мой взгляд, фантазии. Мое послушание мужу нравилось, но позже он стал лупить чаще. Сначала искал повод извне, потом просто так. Ему хотелось, и он считал, что так меня воспитывает. Беременность его немного усмирила. Когда врачи запретили заниматься сексом в первом триместре, оставил меня в покое, потом ему было плевать на все, кроме своих желаний.
