— Глотай! — командует, я послушно глотаю, слегка морщу нос. Непонятно. Открываю глаза, ища на его лице одобрение. Обводит мои губы пальцем, взгляд тяжелеет. Я с предвкушением жду продолжения.
— Одевайся, — отворачивается, натягивает свои плавки, подходит к скамейке, где лежат полотенца.
— Но… — низ живота неудовлетворенно тянет, я раздражена. Встаю на ноги, Адам усмехается.
— Я тут подумал, может замутим тройничок, — карие глаза насмешливо окидывают меня с ног до головы. Стискиваю руки в кулаки, злюсь на Адама. Злюсь на себя. На весь мир злюсь. Какая я же дура!
Поднимаю с пола плавки, под его пристальным вниманием не спеша натягиваю на задницу, поправляю лиф. Значит раскусил. Я вплотную подхожу к нему, рассматриваю его смуглое лицо, мелкие морщинки в уголках глаз, длинные темные ресницы. Прекрасен по-своему, но мерзавец. Сукин сын! Харизматичный ублюдок. Поджимаю губы, беру у него из рук полотенце и с гордо поднятой головой выхожу из душевой. Мой бой ещё не проигран.
26
Pro Адам
Жадно рассматриваю лицо Дианы, ее раскрытые опухшие губы от поцелуев, ее отрешенный взгляд. Провожу пальцем по щеке, зрачок расширяется, прикрывает глаза. Палец очерчивает нижнюю губу, поглаживаю подбородок. Сглатывает, шумно втягивая в себя воздух. Шея напряжена, она сама вся как деревянная кукла. Ухмыляюсь, рассматривая выпирающие косточки, заострившиеся соски. Нагибаюсь, вожу носом сначала возле плеча, потом между грудями, ее запах для меня наркотик. Без своей дозы я схожу с ума.
— Какая же ты вкусная, — Диана особенная. Каждый день, просыпаясь, вижу ее рядом с собой, задаюсь вопросом: за что мне такое счастье? Никогда в жизни я ничего не получал просто так, за все платил: деньгами, здоровьем, отношениями, жизнями. И теперь каждое утро, глядя в огромные глаза как небо, запрещал себе думать о полете в этом небе. Каждый день запрещал себе испытывать что-то еще, кроме похоти. Нельзя.
— Мы опоздаем на работу, — тихо замечает девушка, поглаживая мои плечи.
Мне нравятся ее прикосновения. Мне нравится чувствовать ее руки на своем теле. Я молчаливо требовал себя трогать, она молчаливо исполняла мой приказ. Мы понимаем друг друга на уровне чувств. Иногда мне кажется, что она читает мои мысли. Не раз замечал, что подумаю о том, что нужно после работы расслабиться, как обнаруживаю в кабинете графин виски, стакан и лед. Раньше такого не было. А еще незаметно привык завтракать в ее обществе. Мы могли не разговаривать, уткнувшись в свои гаджеты, но сам факт ее присутствия меня как-то расслаблял. Обычно я не выношу чье-то общество у себя дома, не люблю посторонних людей. Считаю, что дом — это личное пространство, куда с грязными ботинками лучше никого не впускать. Диана как-то гармонично вписалась в мою жизнь, ничего привычного не нарушив.
— Давай я тебе по-другому завяжу галстук, — подходит ко мне, с интересом наблюдаю за ее выбором, застегивая манжеты на рубашке. Улыбаюсь. Сегодня она в черных обтягивающих брюках, в персиковой, главное, непрозрачной блузке. Гладкие волосы свободно струятся по спине. Поворачивается ко мне, кротко улыбается.
— Ты сегодня во сколько приедешь? Как обычно? — накидывает галстук на шею, приподнимаю подбородок. У нее от природы длинные ресницы, кончики красиво загибаются.
— Должен приехать к восьми, а что?
— Ничего, — мечет на меня быстрый взгляд из-под ресниц. Напрягаюсь, почуяв ее нервозность. Обхватываю ее подбородок, приподнимаю, заставив таким образом посмотреть мне в глаза. Поднимаю вопросительно бровь. Минуту пытаемся пересмотреть друг друга, сдается Диана.
— Говори.
— Каждый год я по весне на пару дней уезжаю в санаторий.
— Зачем? Ты чем-то больна? Надо к врачу! — сердце сжимается от неожиданной тревоги, пристально рассматриваю уже до боли родное лицо, пытаясь отыскать признаки болезни. Ничего не нахожу.
— Я здорова, — качает головой, освобождая подбородок из плена моих пальцев. Завязывает до конца галстук, поправляет его.
— Тогда зачем санаторий?
— Чтобы побыть наедине с собой, — отворачивается к своей стороне гардеробной, подходит к ящикам, достает часы. Мне не нравится ее заявление. Совсем не нравится. От мысли, что пару дней я буду без нее, злюсь. Стискиваю кулаки. Сам себе же напоминаю не давить. Мы вместе два месяца. Из восьми недель, я последние три постоянно дома. Эти три недели позволили нам сблизиться. Сначала в постели, потом за пределами спальни. Мы только начали вновь разговаривать друг с другом как раньше. О жизни, об искусстве, о ее бизнесе, но при этом не затрагивали личные темы, на которые еще не готовы дать ответы друг другу. И отпустить? Нет.
— Что не так, Диана? Ты прекрасно знаешь, что я не люблю, когда умалчивают причину проблемы, — мне приходится сделать усилие, чтобы говорить ровным голосом, сохраняя внешнее спокойствие.
— Проблемы нет, — оборачивается с пиджаком в руках. — Я не собираюсь менять свои привычки из-за того, что в моей жизни неожиданно появился ты. Почему ты думаешь, что только у тебя бывают дела, запланированные поездки и мероприятия? Я бронировала себе номер в санатории за полгода. Понимаешь? — смотрит в упор, не моргает. Отворачиваюсь.
— В доме полно свободных комнат, чтобы ты могла побыть одна. Не вижу причины тебе ехать к черту на кулички, — раздраженно проговариваю каждое слово, сдергивая пиджак с вешалки.
— Адам.
— Диана.
Вновь пытаемся пересмотреть друг друга. Она упрямо смотрит в глаза, я давлю ее взглядом. Никто раньше не мог выдержать этот взгляд, я давно научился весомо молчать и убеждать глазами. Это намного эффективнее, чем разбрасываться словами в разные стороны. Не знаю, кто бы первый отвел глаза в сторону, но звонит мой телефон. Вынужденно прерываю наш зрительный контакт. Звонит секретарша, напоминая мне о текущих встречах, и сообщает о назначенной встрече с финнами на вечер. Это значит приеду в девять или в десять.
Вместе спускаемся на первый этаж, идем в столовую. Я сажусь во главе, Диана по левую руку. Зина ставит передо мной чашку с кофе, девушке тарелку с овсянкой с горсткой ягод.
— Ты не мог бы посмотреть мои итоги за апрель, — протягивает мне бумаги, я беру. Наши пальцы соприкасаются, шарахает электроразрядом, Диана быстро одергивает руку. Поспешно берет ложку, я несколько секунд смотрю на ее серьезное лицо. Вновь борется с собой. Эту борьбу вижу каждый день. Никак не смирится, что ее тянет ко мне, только в сексе отпускает контроль над собой. Не противится чувствам, открыто показывает мне, как ей хорошо.
— Проще признаться себе, — замечаю, переводя взгляд на бумаги. Чувствую сдерживаемое раздражение, молчаливое сопротивление. Упрямая малышка.
— Все пройдет и это тоже.
— Да? — изгибаю бровь, мельком бросая в ее сторону взгляд. — Если тебе так нравится усложнять себе жизнь, ничего против не имею. Итог нам все равно известен.
